Жак Де Моле

Другие же современники Филиппа IV, напротив, его идеализировали. Гийом де Ногаре, чье возвышение и последовавшее за ним благосостояние почти полностью зависели от королевской милости, говорил следующее о короле: «Он всегда строг и целомудрен — как до брака, так и вступив в него — и всегда отличался особой скромностью и сдержанностью как в облике своем, так и в речах, ничем не проявляя ни гнева своего, ни неприязни к кому-либо, и всех любил. Он — воплощение милосердия, доброты, сострадания и благочестия, истинно верующий христианин».

Следует признать, что этот монарх был центральной и управляющей силой в королевстве. Ближайших помощников он выбирал себе сам, и за все годы его правления ни один из них не играл в делах Филиппа первую скрипку, подменяя его самого. Пресловутое «равнодушие» и некую отчужденность Филиппа IV можно, видимо, воспринимать как умышленную попытку соответствовать облику «христианнейшего» короля, каковым считался его дед Людовик Святой, любимый в народе. Король Франции был прекрасным актером, который умел создать о себе нужное впечатление среди подданных. Недовольных было слишком мало, и Филипп умел усмирять их недовольство.

После смерти своей супруги, королевы Жанны, Филипп полюбил проводить время в кругу близких. За столом в такие часы всегда царило согласие. Одно блюдо сменялось другим в соответствии с этикетом. После ужина наступали минуты задушевных разговоров. Все затихало во дворце, лишь слышно было, как время от времени потрескивают дрова в камине. Филипп наслаждался воцарявшимся покоем, глядя на огонь и на искры, взлетающие после каждого резкого щелчка в воздух и падающие на каменные плиты рядом. Король любил смотреть на огонь. Прекрасно осознавая, насколько душа его отягощена грехами, Филипп словно пытался представить себе то пламя, которое, скорее всего, ждало его после смерти.

В короле, как и во многих людях его эпохи, словно боролись два человека: один из них был подчеркнуто религиозен, а другой изо всех сил сопротивлялся этим узам, сковывающим его свободу.

Будучи, может быть, самым большим грешником своей эпохи, человеком, поднявшим руку на самого папу, Филипп Красивый отличался при этом необычайной набожностью. Четыре дня в неделю он постился и сидел только на воде и хлебе. Любил раздавать милостыню и служить заупокойные мессы по каждому своему подданному, скончавшемуся либо своей смертью, либо от руки палача по приказу самого Филиппа. Все помнили, как в разгар одной из битв с англичанами король Франции вдруг покинул поле чести, чтобы отстоять мессу в соседней церкви. Люди гибли, проливали кровь, а монарх так и застыл, погруженный в свой бревиарий. Свита, которая ожидала его, не слезая с коней, начала заметно волноваться. Время для молитвы было выбрано крайне неудачно. Бой продолжался, и англичане в любую минуту могли предпринять контратаку и захватить короля, находящегося в молитвенном экстазе. Наконец решили послать одного из сенешалей, чтобы тот предупредил Филиппа о подстерегающей его опасности. Но Филипп спокойно продолжал читать «Pater Noster», не обращая внимания на нетерпение свиты и посланника.

Огонь в камине ясно осветил сейчас французскому королю все перспективы его загробной жизни, и ему понравилось это чувство неизбежности страданий и расплаты. Оно давало ему ощущение законности. И в этой, и в другой жизни все должно быть расписано в соответствии со строжайшими правилами. Но какое неизъяснимое наслаждение испытывает душа, когда эти правила приходится нарушить. Какое, наверное, удовольствие испытал Скьярра Колонна, когда дал пощечину стареющему папе. Говоришь о смирении, так подставь другую щеку. Эта картина так ясно предстала пред взором короля, что он с силой сжал подлокотник своего дубового кресла, на котором была изображена могучая голова льва.

Наверное, нечто подобное испытывают и многие самобичующиеся, которые в слепом рвении засекают себя до смерти. Филипп, когда к городу подходили толпы флагеланствующих, всегда просил направить этих грешников мимо окон дворца, чтобы втайне насладиться видом изуродованных спин, плетей, разбрызгивающих кровь налево и направо, тел, бьющихся в конвульсиях. «Так, так, — шептал самому себе король в такие минуты. — Так, так. Получай, мерзкая плоть, получай свое, получай!»

В эти дни люди постились; все шли босиком — советники парламента так же, как и беднейшие горожане. Многие несли факелы и свечи. Среди участников процессии находились дети. Пешком, издалека, босиком приходили в Париж бедняки крестьяне. По обеим сторонам улицы стояли люди, взирая на идущих «с великим плачем, с великой скорбью, с великим благоговением».