Жак-француз. В память о ГУЛАГе

В дверях стоял неожиданный посетитель – хрупкая фигура, угловатые черты лица, пронзительные черные глаза; представился по-французски, со всей старинной куртуазностью. Ему очень неловко меня беспокоить; он только хотел бы спросить, по совету Аурелии Роман, моей сотрудницы-румынки, нельзя ли ему поработать у нас на французском отделении.

В то время Жаку было семьдесят три. Он был одет в серое – серые брюки, серая куртка, ничего общего с тем, как одевались взрослые люди у нас в университете; позже я убедилась, что он всегда так ходил. Я привычно попыталась увильнуть: кафедрой не заведую, работу не распределяю, хотя могу, конечно, порекомендовать кандидата. Но для этого мне нужно знать, какова его… «квалификация». Квалификация! Неужели я вправду произнесла это слово – или мне только кажется, спустя почти двадцать лет, что оно у меня вырвалось?

Жак Росси не улыбнулся, а ведь позже я узнаю, с какой иронией относится он к себе самому и ко всему свету.

Мы всё еще стояли в дверях; он протянул мне свой curriculum vitae, три машинописные странички на английском языке. Я отступила поближе к лампе, он шагнул в кабинет. Я заглянула в документ самым что ни на есть «бюрократическим» взглядом, чтобы сразу выделить и ухватить самое важное, то есть самое полезное. В глаза мне бросилась строка в рубрике «Образование»: «Наука выживания, архипелаг ГУЛАГ, 1937–1957»[1]; две предыдущие строки свидетельствовали о другом типе образования: диплом по изобразительному искусству, Берлин, Академия на Гарденберг-плац и Школа изобразительных искусств, Париж, 1929–1934, а также диплом по восточным цивилизациям (история и язык Китая и Индии) из Сорбонны и Школы восточных языков, Париж, 1929–1936.

Я сохранила этот куррикулум; он лежит передо мной теперь, когда я пишу эти строки. Вначале Жак обозначил свою цель; цитирую в точном переводе с английского: «Ищу возможности продлить свое пребывание в Соединенных Штатах в качестве временного сотрудника высшего учебного заведения, что позволило бы мне зарабатывать на жизнь преподаванием и лекциями о том, что мне известно из первых рук. Хочу также воспользоваться этим временем, чтобы подготовить публикацию научного труда, посвященного советским трудовым лагерям, с которыми знаком по собственному опыту».

Жак Росси родился в 1909 году и двадцать лет провел в ГУЛАГе. ГУЛАГ был его школой, его университетом, его опытом, его карьерой и одновременно – объектом его исследований. Так он обозначил ГУЛАГ в своем куррикулуме, такое место отвел ему в своей жизни.

Потрясенная, я опустилась на стул, предназначенный для студентов и посетителей, и кивнула ему на второй стул. В тот вечер мы мало говорили о курсах французского языка и об иезуитах Джорджтаунского университета, которые предоставили ему возможность заниматься в университетской библиотеке, чтобы он мог завершить свой «Справочник по ГУЛАГу», исследование, основанное на личном опыте. Зато мы сразу заговорили о ГУЛАГе и уже не изменяли этой теме. Ах, как неподражаемо Жак говорил об этом, с каким блеском и с каким смирением, с какой трезвостью и с каким язвительным черным юмором!

В тот вечер мне начал приоткрываться один из секретов его жизни. Нет, Жак не считал себя невинной жертвой. Ему, истовому коммунисту, коминтерновцу, бросившемуся изо всех сил участвовать в разрушении мира капитализма, повезло: в ГУЛАГе он обрел школу правды. Да, погоня за химерой дорого ему обошлась, но цена была справедливая. Он был чуть ли не благодарен судьбе за эту науку.

Не скажу, что я сразу поняла эту идею, на которой Жак так настаивал. Сперва я смотрела на него как на жертву, как на человека, пережившего концлагерь, чудом избежавшего гибели. Я ведь и сама внучка депортированных и тему лагерей воспринимаю обостренно. Годами, пока мы пытались хоть что-нибудь узнать об их судьбе, и даже потом, когда взрослые уже знали, что надежды больше нет, я ждала, что дедушка и бабушка вернутся из нацистских лагерей, и верила, что однажды они постучатся в дверь нашей квартиры, как постучался Жак Росси в дверь моего кабинета.

Между нами сразу возникла симпатия, родилось доверие, мы стали друзьями с первой секунды, даже прежде чем я как следует изучила его куррикулум, из которого стало ясно, что этот человек, одновременно такой хрупкий и такой сильный, заглянул в лицо Горгоне и уцелел.