Жалитвослов

— Притча сия сложной только кажется, — отвечал Пыж с тихой улыбкой. — Не жену надо любить, а службу. И какая бы ни была служба трудная да грязная, исполнять ее следует честно. И не метаться от чина к чину, ибо партия сама знает, куда тебя направить.

— Так ведь государь в сей повести поставил этих двух не на свои места, да и нарекаться им велел разно? — задал вопрос Ведмедев.

— То верно, бывают перегибы, — гнул свое Пыж, — и государь, случается, поступает неверно. Однако он един, а нас, сирот, многоватенько. Авось всем миром и поправим.

— Как бес Отстойник убо? — вопросил Ведмедев с умыслом.

— И беси поступают правильно, — ласково подтвердил Пыж.

— Оне, вишь, непрофессионалы были, — пробасил кто-то. — Тебя вон поставь жижу месить — небось, потонешь.

— Притча сказана верно, — вмешался Кметов, — однако толкуете вы ее по-своему.

— Толкую я, мил человек, не по-своему, — улыбнулся Пыж и ему, — а так, как партия велела. Тому же, кто сомневается, — тут его взгляд затвердел, и холодком взяло изнутри Кметова, — предстоит испытать ее верный смысл.

Снаружи коротко бамкнул сигнал: обед закончился.

— Политинформации баста! — протянул кто-то, и тут же стали расходиться. Кметов повернулся к Пыжу, чтобы спросить его о чем-то, но того уже не было.

8

Холодок, вызванный словами Пыжа, не прошел и когда Кметов пришел в свой кабинет. Пиджак мирно висел на спинке стула, на столе лежали перепечатанные экземпляры жалитвослова, а внутри, словно предчувствие, сидел комок чего-то холодного. Испытывать верный смысл притчи на себе не хотелось. Кметов вообще остерегался разных пророчеств. Из истории он знал, что испытывать верный смысл пророчеств на себе приводится именно тем, кто оспаривает их правоту. Однако там было ясно, чье пророчество изрекает избранный. Здесь же источником его сомнения было именно незнание того, чьих уст слово доносил до них сегодня Пыж. Книжица малая могла быть и частью официального, сверху одобренного канона, а могла быть и апокрифом, за чтение которого можно и в тюрьму угодить. Истина, содержащаяся в таком апокрифе, сильно отличается от официальной истины. Эту-то разницу обнаружить и есть самое опасное, ибо зазор между истинами оставляет место толкованию. Впрочем, Пыж был политинформатор, а значит, человек властями одобренный. Он и растолкует только то, что должно быть растолковано; темное должно оставаться для простецов темным.

Придя к такому выводу, Кметов раскрыл перепечатанный набело жалитвослов, полистал страницы. Удивительным образом вместе с рукописными знаками, завитушками и росчерками, замаранными словами и непременными ошибками исшел из книги некий дух, и теперь перед ним был обычный отчет, вылитый в одинаковые машинописные строчки, которые напечатаны были на желтоватой канцелярской бумаге. Но не менее удивительным образом эти одинаковые строки, в которых запятые были расставлены, где надо, а ошибки выправлены, утверждали собой истину в конечной редакции. В них уже нельзя было внести поправки. Они не позволяли увидеть зазор. Они были раз и навсегда. Они были канон. И он, Кметов, этот канон составил.

Потрясенный и одновременно окрыленный этой мыслью, Кметов расправил плечи, взял жалитвослов на руки и звучным голосом стал читать. Читал он немного нараспев, как требовала традиция, не громко, но и не тихо, внятно проговаривая слова и ощущая внутри небольшое радостное удивление такой своей внятности и твердому голосу. Почитав так от силы десять минут, он сложил все три экземпляра отчета в свой портфель и отправился домой, ступая неторопливо и ощущая вес машинописных жалоб и стенаний в своей руке. Завтра он предаст их гласности, и будет на них отвечено.

Ночь он спал удивительно спокойно и проснулся от звука остановившейся машины под окном. Он выглянул: машина была там, черная, правительственная. Он наскоро оделся, побрился, пригладил волосы и с портфелем в руках выскочил из дому. В животе было пусто и холодно.

В машине было тоже холодно. Холодом веяло от обширных кожаных сидений, в просторный салон сквозь тысячи невидимых глазу дырочек врывались, свистели колючие сквозняки. Кметов сидел, прижав портфель к животу, — так ему казалось теплее. Машина бесшумно неслась по улицам.

Дом слушаний располагался на одной из центральных городских площадей. Это было неуклюжее, испещренное бороздами здание цвета земли, издалека похожее на кротовину. Кметов всегда думал, что там располагается какой-то музей. Сейчас у здания сгрудились правительственные машины, группы людей поднимались по ступеням. Машина затормозила у входа, Кметов, все еще прижимая портфель к животу, выбрался наружу и тут же увидел Колобцову: она стояла неподалеку и разговаривала с каким-то мужчиной. Заметив Кметова, она кивнула своему собеседнику и приблизилась. Одета она была в то же платье, только черная косынка скрывала прическу.

— Ну что же, Сергей Михайлович, — весело произнесла она, оглядывая Кметова, — вижу, подготовились вы тщательно. Пойдемте, вот-вот начнется.