Жалитвослов

До самолета оставалось два часа. Пора было трогаться. Страшно хотелось спать. В желудке наступило какое-то нехорошее, насильно сдерживаемое зеленым чаем затишье. За окном едва рассвело, и невыразимый голос, приближаясь откуда-то издалека, гнусил с равными промежутками: «Малякёёё!»

Джейсон Яррет стоял на берегу и смотрел, как из-за дальней речной излучины выплывает труп его врага. Он отчего-то знал совершенно точно, что это именно его враг, а не чей-то, хотя труп был пока лишь далеким неясным предметом, медленно влекшимся по течению. И так же медленно и неотвратимо, как надвигался на него этот предмет, начинающий просматриваться все яснее и яснее, накатывало на Яррета желание срочно позвонить в полицию. Но одновременно с этим какое-то непонятное чувство держало его на месте. Неужели он прожил на востоке довольно, чтобы дождаться первых своих врагов, плывущих по реке вниз лицом? Неужели у него вообще появились враги, люди хитрые и жестокие, чья ухмылка прячется под ассирийской, колечками, бородой, а коварное сердце замирает в радостном предвкушении перед ударом. И вот один такой враг плывет сейчас по течению. Как он себя ни заставлял, Яррет не мог радоваться тому, что кто-то сбросил его врага в реку за него. Кажется, это называется преднамеренное убийство. Быть замешанным в таком деле в чужой стране страшно даже с иностранным паспортом. С таким делом любая неприкосновенность хлипка. Яррет в тоске оглядывался и видел, что неподалеку и вдалеке, на берегу и в некотором от него отдалении сидят, уставясь на реку, неподвижные люди. Кто-то из них сидел на стуле, кто-то на полосатых одеялах, брошенных на землю, кто-то на помосте, возведенном прямо над водой. Кто был врозь, а кто и парами, некоторые попивали чай из пиал, а некоторые его уже допили; кто курил, а кто бросил за давностью ожидания. И эти люди заинтересованно, с некоторым одобрением и даже с плохо скрытой завистью поглядывали то на него, то на труп, потому что не исключено и такое обстоятельство, что бывает один враг на двоих, а то и сразу на многих. Похоже, ярретовского врага знали тут многие. Взгляды их были так пристальны, тело подплывало так неотвратимо, что его медленно начал пробирать тошный страх. Он мог бы разглядеть черты мертвеца, но ему было страшно разглядывать. Видно, он поступал против правил, люди стали привставать со своих мест, смотреть то на него, то на реку, несущую тело, он не хотел смотреть на реку, ему было страшно смотреть на реку, почему они так смотрят, у меня здесь нет врагов, мой сон — частная собственность, уходите, я позвоню в полицию… Против своей воли он взглянул, и вот, тело проплыло мимо него, на нем были его брюки и рубашка, и немного ниже по течению оно заплыло в редкие камыши и чуть затонуло, как намокшая коряга. Страх уже отпускал его, тело было уже нестрашным, люди были снова поглощены рекой, потому что из-за дальней речной излучины выплывал новый труп. И Яррет тоже стал вглядываться в него, как и они, хотя надо было скорей уйти, но он стоял и зачем-то смотрел, как вновь исполняется поговорка, и Восток сидит на берегу и деланно равнодушно смотрит, как ты, Запад, плывешь по реке и навсегда скрываешься за поворотом. Потом он шел, долго шел куда-то, начал куда-то подниматься, будто всплывая, и так проснулся. До самолета было два часа. «Каймок!», — квакал за окном голос. — «Каймок!»

Едучи в такси, Мурин задремал. Неоднократно уже, когда он оставлял свой дом, отправляясь в командировки, его весь день не покидало чувство, будто он что-то забыл, хотя по опыту он знал, что все, что нужно, было им с собой прихвачено, а это всего лишь неуверенность, от которой давно пора бы избавиться. Чувство было похоже на то, будто, выходя, он зацепился за косяк рукавом, и тонкая ниточка протянулась между ним и домом, становясь длиннее и длиннее, а сам он — короче и короче, точно распускающийся свитер. Он с каким-то даже интересом следил, как петля за петлей уходят в нить, а сама нить споро, как челнок, бегает по его телу, и под ней ничего не остается, пустота, надо бы вернуться домой и отцепиться от того, что держит его там, оно только мешает, какой-то неприметный крючок, и приделан как неудобно, вечно за него цепляешься. Но тебя уже уносит, вот пополз рукав, аэропорт уже недалече, Яррет хитро подмигнет, желудка уже нет, там одна пустота, подбегает к горловине, какая длинная нить, лишь бы не порвалась, а то я назад дороги не найду, клубок в горле, вот ведь как распустился, стыд и срам. На переговорах в таком виде не поприсутствуешь, поставщики начнут волноваться, Яррет потупится, какие же вы все крючкотворы, как же я от вас устал. Почему этот парень так резко тормозит, чего доброго, оборвет мне нить, связывай потом концы. До Фарзанда меня может не хватить, ничего, если терпение лопнет, смотаюсь в отпуск. Нить натянута, как струна, я ловлю ее, конец ускользает, ловлю ее, тщетно пытаюсь вновь уловить себя, других мне не надо, ловцы человеков нынче не у дел, я на себя крючок закинул, отцепите меня, отцепите…