Жалкая (ЛП)

Оттягивая поршень, я всасываю жидкий опиум, затем подношу иглу к свету и ударяю по бокам, избавляясь от пузырьков воздуха.

— Хочешь посмотреть? — спрашиваю я, протягивая ей иглу.

Она наклоняется.

— Хм. Очаровательно.

— В любом случае, — продолжаю я. — Я подумала о том, как глупо было бы с моей стороны сделать это… позволить тебе победить. Даже если это было мое самое большое сердечное желание — быть с Нессой.

Я обхожу стол, игла у меня в руке. Ее глаза перебегают на неё, потом на меня, и она отступает на шаг.

— Поэтому в следующий раз, когда я буду тосковать по чему-то, что я люблю? Я не буду выходить за пределы своего двора, — мыски моих туфель прижимаются к её туфлям. — И я бы очень, очень, очень хотела бы увидеть, как ты умрешь.

Поднося иглу, я втыкаю её в её шею, нажимая на поршень, чтобы опиум попал в её кровь.

Ее глаза округляются, рот срывается на крик, и она отшатывается назад. Я поднимаю руку, восторг бурлит в моих венах, я сжимаю кулак и размахиваюсь им вперед, ударяя её прямо в лицо, пока она не падает на землю.

Боль пронзает костяшки пальцев, и я разжимаю руку, хватаю её дурацкий упругий коричневый хвост, как я мечтала сделать уже много лет, и выдергивая его с её головы, пока тащу её к столу. Она плачет и брыкается, но у меня хорошая хватка, и я оборачиваюсь, наслаждаясь тем, как её кровь льется из носа и пачкает её голубой топ. Я пинаю её в бок, затем надавливаю каблуком на неё, погружаясь всем своим весом до тех пор, пока удовлетворительный хлопок кожи не дает мне понять, что мой каблук прошел насквозь. Она снова кричит, её руки пытаются вцепиться в мою ногу, и я быстро тянусь в сторону, поднимая стяжки, которые я положила туда специально для этого случая.

Когда опиум начинает разливаться по её венам, она затихает.

— Вот так, — воркую я, проводя тыльной стороной ладони по её лицу, а затем связываю её запястья вместе, после чего перехожу к лодыжкам. — Поспи немного, милая сестричка. Не волнуйся, я не буду делать ничего интересного ещё пару часов.

— Что значит ещё пару часов? — бормочет она, её глаза затуманены.

Я улыбаюсь.

— Именно столько тебе осталось жить.

Вздохнув, я убираю волосы с лица, позволяя адреналину наполнить меня, пока я не буду готова взорваться. Этого давно следовало ожидать.

Снова схватив её за волосы, я резко дергаю, чувствуя, как оттягиваются её волосы у корней, когда я тащу её из задней комнаты через проходы, пока не дохожу до места, где я установила сцену для шоу. Я опускаю её обездвиженное тело вниз, пока мои руки отдыхают. Так поэтично, тут она лежит без сознания и вот-вот умрет, на моем поле маков.

У меня болят ноги, пот стекает по лицу, одежда прилипает к коже, но я не возражаю против напряжения. Я прикрепила специальный крюк к концу одной из мобильных галогенных ламп, и я подтягиваю её под него, ворча, когда поднимаю её руки вверх и просовываю крюк под стяжки. Затем я подхожу к месту регулировки высоты, и нажимаю кнопку, поднимая её всё выше, выше и выше.

Под её ногами стоит двухсотлитровая черная пластиковая бочка, которую я вкатываю на место и ухмыляюсь, когда она стонет, раскачивая головой из стороны в сторону. Подойдя к дальней стене, я натягиваю защитное снаряжение на руки и надеваю маску на лицо, затем беру тефлоновые бутылки, наполненные плавиковой кислотой, и возвращаюсь к бочке, напевая про себя, пока наполняю её.

Когда всё готово, я отхожу в сторону, снимаю снаряжение и отправляю отцу сообщение, сообщая, что у нас чрезвычайная ситуация и мне нужна его помощь. Затем я хватаю свой Desert Eagle и сажусь на землю, скрещивая ноги и закрывая глаза ладонями вверх.

Теперь мы ждем.

Проходит тридцать минут, прежде чем приезжает мой отец. Я знаю, потому что считала каждую. Я слышу писк охранной системы, поэтому открываю веки, вскакиваю и направляюсь к кнопке, управляющей высотой светильника, на котором висит Дороти. Дверь оранжереи открывается, и я улыбаюсь, впитывая взгляд отца, который осматривает сцену.

— Привет, папа. Ты опоздал.

— Жучок… — он переводит взгляд на Дороти, которая без сознания, вокруг её ноздрей засохшая кровь там, где я сломала ей нос, рот заткнут кляпом, в то время, как она висит над чаном с кислотой. — Что ты, блять, делаешь?

— Просто улаживаю кое-какие неувязки, — я почесываю висок стволом своего пистолета. — Мне кажется, я много сделала для тебя за эти годы, ты согласен?

Он сглатывает и делает шаг ближе, его руки тянутся за спину.

Я прицеливаюсь из пистолета.

— Пожалуйста, хоть раз в жизни не будь глупцом. Мне бы не хотелось убивать тебя до того, как ты увидишь шоу.

— Эвелин, — говорит он. — Давай поговорим об этом.

Дороти стонет позади нас, и его глаза возвращаются к ней, мышцы челюсти напрягаются.

— О, отлично, она просыпается! — я ухмыляюсь. — Положи пистолет на землю и иди сядь в кресло, которое я поставила специально для тебя.

— Эвель…

— Сядь! — кричу я, нажимая пальцем на кнопку. Тело Дороти опускается, пока только её ноги не погружаются в кислоту. Я делаю паузу, выдыхая воздух, чтобы собраться с силами. — В кресло, отец. Я не люблю повторяться.