Жалобная книга

Четверг прошел примерно по тому же сценарию. Не знаю уж, сколько лет похитил у вечности рыжий Иерофант, зато я закончила свою работу. В пятницу, на радостях, подскочила пораньше, наскоро проглядела текст, вылизала, где требуется – не так уж много ошибок, по правде говоря. Позвонила Наталье, поехала к ней, сдала работу, выпила несколько чашек кофе, слопала чуть ли не полкило “лимонных долек”. О переменах в своей жизни рассказывать не стала. Понятно, что новость про кафе рано или поздно перестанет быть секретом, но – не сейчас. А то ведь придется объясняться, отказываться от ее гостеприимства, сочинять на ходу, рассказывать, где я теперь живу, врать напропалую, памятуя, что любая чушь выглядит достовернее, чем моя правда. А врать мне сейчас лень. В результате, сидела на кухне у лучшей подружки сама не своя, как на иголках. Хотелось покончить с обязательным необязательным щебетом и пулей обратно, домой.

“Домой”, подумать только.

Домой.

Зря, между прочим, торопилась. Однокомнатный Изумрудный Город томился без гнета нежного своего тирана почти до полуночи. Если бы не поход в ближайший супермаркет, да стандартный набор компьютерных игр, я бы, пожалуй, рехнулась. В одиночестве, без работы – какой простор для душевных метаний! И сколь великий соблазн перетрясти шкафы в поисках сведений о хозяине квартиры, который, между прочим, до сих пор не рассказал о себе ни единого бытового факта – кроме, разве что, даты рождения. В общем, идеальные условия для барышни, желающей известись, изнервничаться, довести себя до ручки, да еще и совесть свою отяготить. Но нет, на сей раз обошлось, хвала шоппингу, Саперу и Солитеру. Голова только отяжелела, но и это прошло от одного небрежного прикосновения рыжего Гудвина.

– Ты не переоценила наши с тобой глотательные возможности? – спрашивает, с изумлением оглядывая заполненный моими стараниями холодильник. – Ну, спасибо! Половины этих продуктов я не то что не ел никогда – в глаза не видел!

– Я тоже, – признаюсь. – С другой стороны, когда еще выпадет шанс почувствовать себя… кстати, а “нувориш” женского рода вообще бывает? И как это должно звучать? “Нуворишка”? “Ну, воришка”?

– Шут его знает, – смеется. – Ты мне лучше вот что скажи: ты к светскому рауту морально готова? Или еще недельку подождешь?

Ответ ему – мои вытаращенные глаза. Какой такой “светский раут”?!

– Я говорил тебе: иногда мы встречаемся друг с другом. “Иногда” – нынче это у нас значит: по субботам. Есть одно славное местечко. С виду кафе как кафе, по сути – закрытый клуб. Можно прийти туда в любое время, с шести вечера, до полуночи. Или с самого начала до конца просидеть, как захочется. Я подумал: вряд ли тебе следует довольствоваться моим обществом и тем более, моим руководством. Я же не очень опытный, честно говоря. И вообще не приспособлен кого-то учить. Учитель должен быть немножко тираном, а я раздолбай и пофигист. К тому же…

Гляди-ка, замолчал, отвернулся; я успела заметить улыбку, хитрющую и мечтательную одновременно. Но переспрашивать не стала. Если не хочет, все равно ни фига не скажет.

– Только учти, – говорю, – я чужих людей очень стесняюсь поначалу. Не знаю, о чем с ними говорить, и вообще…

– Так то ж людей, – беззаботно отмахивается рыжий. – К тому же, чужих. А накхи тебе теперь самая что ни на есть родня. Все, конечно, “цари”, живем поодиночке, бобылями, как предписано классиком… Но одной крови, это сразу чувствуется.

– Славно, если так, – соглашаюсь. – Только выйдем из дома пораньше, заедем куда-нибудь, поохотимся, ладно?

– “Поохотимся”? – ухмыляется. – Ну-ну. Быстро же ты во вкус вошла…

– Да не вошла я ни в какой вкус. Просто хочу еще раз проверить: получится ли? Вдруг разучилась за три дня? Тогда тебе и волочь меня туда не следует. Зачем зря позориться?..

– Ох, Варенька! – он хватается за голову. – Хорошо же ты все это себе представляешь! Разучиться, ты уж прости, невозможно. Другое дело, что ты еще и не научилась толком ничему. Когда сможешь путешествовать по чужим шкурам без моей помощи, тогда и поговорим снова на эту тему… А слово “позориться” удали как-нибудь на досуге из своей активной лексики, ладно?

– Что ж ты строгий такой? – удивляюсь.

– Я не строгий. Просто момент принципиальный. “Позориться” – слово из лексикона обычного человека, озабоченного чужим мнением и прочими социальными грузилами. А здесь, на изнанке человечьего мира, нет никого, кроме тебя. Если и покажется, будто мельтешит кто-то, имей в виду: мерещится. Мираж в пустыне. Глупо ведь всерьез интересоваться мнением миража…

– И ты, что ли, мираж? – спрашиваю угрюмо.

– Я-то?

Он умолкает. Но не просто держит паузу, а, кажется, всерьез обдумывает ответ.

– Нет, пожалуй, – говорит, наконец. – По крайней мере, пока я тебя учу, миражом меня назвать трудно. Для тебя я даже слишком реален. Надо бы, кстати, мне об этом не забывать… Но слово “позориться” из головы все же выкини. Без него дышится вольготнее.