Жалобная книга

Гонимый демонами алчности, кружу по Москве, суюсь куда ни попадя, живу как попало, лишь бы жить, кидаюсь на все, что шевелится и жалуется, не разбирая судьбы. Веду себя, как пьяница, ограбивший банк: скорее, скорее, скорее! Завтра будет поздно, а если не будет – тем лучше, значит, завтра продолжим банкет, нон-стоп, пока не захлебнемся.

Самому смешно.

Лет двадцать маялся в шкуре домохозяйки, навеки заблудившейся меж трех непарных мужских носков. Почти столько же скитался по начальственным креслам, одно другого мягче, пил, жрал, врал беспробудно, как по писаному, да на девчонок-секретарш орал всласть, пока не подошло время сердечных приступов. Тут-то я и опомнился, остановился – в отличие от своей жертвы, тот образ жизни менять не собирался, ибо не представлял даже, что можно существовать как-то иначе. Потом пел какую-то дикую галиматью (сам понимал, что кошмар, но пел как миленький). Впрочем, жизнь эстрадной полузвезды показалась мне чересчур утомительной, всего лет пять выдержал и махнул рукой: продолжайте без меня. Покружив полчаса по центру Москвы, зашел в книжный магазин, где собрал неплохой урожай. Сперва возил туристов по всему свету (были еще бесконечные, изматывающие и унизительные сцены ревности дома, но в целом беспокойная жизнь очаровательной загорелой брюнетки Нади пришлась мне вполне по вкусу). Потом учительствовал в дорогой частной гимназии и с наслаждением воспитывал собственных внуков. Ну и еще, по мелочам. Утолил, что называется, жажду.

Вечность моя, надо сказать, уместилась в совсем коротенький промежуток времени. Домой я вернулся не к вечеру, как обещал, а много раньше. Часа в три дня. Благодушный и немного усталый, как нагулявшийся кот, но вполне готовый к новым подвигам.

И с порога почуял неладное. Под потолком сгустились тяжкие свинцовые тучи, невидимые глазу, но вполне осязаемые. Даже озоном в воздухе, ей-богу, пахло, как перед настоящей грозой.

Варя не выскочила навстречу, не окликнула меня из комнаты, даже смущенный, печальный взгляд исподлобья мне не достался. Как сидела с ногами на подоконнике, скрючившись, чуть ли не узлом связав гибкое свое тело, так и не двинулась с места при моем появлении, только отвернулась демонстративно. Одета, между прочим, с ног до головы. И парик уже на ней, вместо шапки, и ботинки. Только дубленка лежит на диване, в позе распятого, чтобы надевать удобно было. Раз – и руки в рукава.

Хорошенькое дело.

Сердце мое – не то чтобы опустилось в пятки, а рухнуло, ко всем чертям свинячьим, куда-то в городскую канализацию, да там и осталось валяться. Заполучить его обратно не было ни единого шанса.

Паршиво. Не знаю, что, как, почему и зачем, но – паршиво. Очень.

Онемевшими, неповоротливыми, неудобными, как вареные сардельки, пальцами расстегиваю куртку: все же натоплено. Ботинки не снимаю. Мало ли, вдруг, и правда, придется на улицу бежать за этой красоткой… Не надо было оставлять ее одну на полдня. Ох, не надо. Хотел бы я знать, что она напридумывать успела, пока я развлекался?

Тоже мне, великий гуру. Кто же ребенка в самом начале обучения наедине с собой бросает? Да еще и влюбленного ребенка. Совсем плохо, совсем идиот.

Но Варя нашла для меня иное определение.

– Какое же ты дерьмо, – говорит. – Изумительное, нечеловеческое дерьмо… Или нет. Еще хуже. Самое обыкновенное дерьмо, ничего выдающегося. Такого вокруг полным-полно.

Очень может быть. Спорить не буду. Слова ей поперек не скажу. Мое дело маленькое: не дать ей удрать. А говорить может все, что угодно. Радуюсь, что хоть в молчанку играть прекратила. Значит, есть шанс договориться. Правда, я ничего пока не понимаю, но… Ладно. Будем считать, что брань ее я честно заслужил. Так проще – считать, будто заслужил все, что с тобой происходит.

Да, вот именно, проще. А мне лишние сложности ни к чему. И без того все запущено, дальше некуда.

– Что стряслось-то? – спрашиваю. Не то чтобы действительно рассчитываю на внятный ответ, но – вдруг повезет? Мало ли…

– Значит, не понимаешь? – она внезапно переходит почти на крик. – Ничего. Я тебе объясню. Сейчас я тебе все объясню!

– Да уж, пожалуйста, – соглашаюсь. – Объясни, если можно.

– Есть люди, их полным-полно, – Варя неожиданно сбивается на элегический тон, – которые постоянно твердят, что чудес не бывает. Бога нет, и черта нет, вообще ничего такого, чего нельзя пощупать, увидеть, понюхать, прямо здесь и сейчас. А потом мы все умрем, известное дело…

Она очень спокойно говорит. Почти ласково. Только губы побелели от ярости, а так – и не догадаешься, что барышня готова впиться зубами в мою глотку, и не впилась до сих пор, кажется, исключительно по причине брезгливости, а вовсе не потому, что милосердию нашлось место в ее сердце.

Весело, кстати, будет, если она драться полезет. Что тогда делать – ума не приложу. Отбиваться? Уворачиваться? Хорош «злой колдун», нечего сказать…