Жан Баруа

Я испугался, ужасно испугался… И потом этот скрежет затормозившего трамвая…»

Он невольно улыбается: так нелепо думать о смерти, ощущая в себе кипение жизни, вновь обретенной жизни!

«Любопытно, до чего ж страшно умирать!.. Почему так боятся полного уничтожения всякой способности мыслить, воспринимать, страдать? Почему так боятся небытия?

Быть может, страшит только неизвестность? Ощущение смерти для нас, очевидно, нечто совершенноновое: ведь никто не может унаследовать ни малейшего представления о нем…

И все же ученый, у которого остается еще несколько секунд на размышление, должен покориться неизбежности без большого труда. Если хорошо понимаешь, что жизнь – лишь цепь изменений, зачем же страшиться еще одного изменения? Ведь это не первое… Вероятно, и не последнее…

И потом, когда ты сумел прожить свою жизнь в борьбе, когда что-то оставляешьпосле себя, о чем жалеть?

За себя я твердо уверен: я уйду спокойно…»

Внезапно лицо Баруа передергивается. Страх подавляет его. Мысленно он вновь пережил тот ужасный миг и вдруг вспомнил вырвавшиеся у него слова: «Богородица, дева, радуйся…»

Прошел час.

Вольдсмут в той же позе переворачивает страницы.

Паскаль приносит лампу; он закрывает ставни и подходит к хозяину; приятно смотреть на плоское гладко выбритое лицо этого швейцарца, с широко раскрытыми светлыми глазами.

Но Баруа не замечает Паскаля: взгляд его неподвижен; мозг лихорадочно работает, мысли необыкновенно ясны: так бывает ясен горный воздух после грозы.

Наконец напряжение от умственного усилия постепенно исчезает с его лица.

Баруа. Вольдсмут…

Вольдсмут (поспешно поднимаясь).Больно? Баруа (отрывисто).Нет. Выслушайте меня. Сядьте рядом.

Вольдсмут (щупает его пульс).Вас лихорадит… Лежите спокойно, вам нельзя говорить.

Баруа (высвобождая руку).Садитесь сюда и слушайте. (Гневно.)Нет, нет, мне надо говорить! Я не все рассказал вам… Я забыл самое главное… Вольдсмут! Знаете ли вы, что я сделал в тот миг, когда почувствовал себя на краю гибели? Я воззвал к богоматери!

Вольдсмут (стараясь успокоить его).Забудьте обо всем этом… Вам надо отдохнуть.

Баруа. Вы думаете, я в бреду? Я говорю серьезно и хочу, чтобы вы меня выслушали. Я не успокоюсь, пока не сделаю того, что должен сделать…

Вольдсмут садится.

(Глаза Баруа блестят, на скулах – красные пятна.)В это мгновение я, Жан Баруа, ни о чем другом не думал, я был охвачен безумной надеждой: всем своим существом я умолял святую деву совершить чудо! (С мрачным смехом.)Да, дорогой, после этого есть чем гордиться! (Приподнимается на локтях.)И, понимаете, теперь меня преследует мысль, что это может повториться… Сегодня вечером, ночью, разве могу я отныне за себя ручаться? Я хочу кое-что написать, заранее отвергнуть. Я не успокоюсь, пока не совершу этого.

Вольдсмут. Хорошо, завтра, я обещаю. Вы мне продиктуете…

Баруа (непреклонно).Сейчас, Вольдсмут, сейчас, слышите? Я хочу написать сам, сегодня же! Иначе я не усну… (Проводя рукой по лбу.)К тому же, все уже обдумано, я не устану… Самое трудное сделано…

Вольдсмут уступает. Он устраивает Баруа на двух подушках, подает ему перо, бумагу. А сам стоит возле кровати.

Баруа пишет, не останавливаясь, не поднимая глаз, прямым и твердым почерком: