Жан Баруа

Шерц (прерывая его).Поймите же, наконец: человеческие верования, даже если допустить их божественное происхождение, неизбежно должны отражать представления людей об окружающем мире. И с этим мало-помалу начинают считаться. Так, ортодоксы лишь недавно признали, что некоторые события, о которых повествуют библия и евангелие, следует понимать иносказательно.Вот несколько примеров: Христос, спускающийся в подземное царство… Или Христос, унесенный сатаной на вершину горы… Ни один уважающий себя богослов не решится теперь утверждать: «Да, Христос в самом деле туда спускался… Да, гора эта на самом деле существовала». Ныне они признают: «Все это лишь иносказание». Так вот, для нас с вами лучше всего честно называть символомвсе, что и в самом деле имеет чисто символическое значение. И делать это нужно не так, как делают ортодоксы: нехотя, и лишь по отношению к самым неправдоподобным легендам; следует говорить о символах во всех случаях, когда утверждения церкви несовместимы с современным мышлением.В этом – ключ к решению всех трудных вопросов.

Долгое молчание.

Жан размышляет, не отводя взора от энергичного лица аббата.

Впрочем, я твердо убежден, друг мой, что через некоторое время все образованные богословы придут к такому же выводу; они станут удивляться тому, что католики девятнадцатого века так долго понимали буквально все эти поэтические рассказы. «Это видения, легенды, полные смысла, но рожденные воображением людей, – скажут они, – а евангелисты приняли их за правду, как и подобало людям древности, необразованным и легковерным».

Жан. Но факт остается фактом. Либо догматы истинны, либо они ничего не стоят.

Шерц. Ах! «Истинность»,и «реальность-»– вещи разные!.. Возражение, подобное вашему, можно услы шать часто. Но вы говорите «истина», а думаете «подлинность». Это не одно и то же. Надо научиться видеть истину не в самом факте, а в нравственном значении этого факта… Нам дорог смысл таинства воплощения или воскресения Христа, но мы не можем считать их по этой причине подлинными историческими событиями – такими, как, например, капитуляция под Седаном или провозглашение Республики!

Аббат встает, обходит вокруг стола и садится перед Жаном, погруженным в раздумье.

Шерц взволнован. Серьезное, степенное выражение исчезает с его лица; теперь на нем – отблеск такого внутреннего огня, какого Жан в нем не подозревал.

(Жестом указывая на распятие.)Когда я стою на коленях здесь, перед этим распятием, и чувствую, как меня захлестывает, поднимаясь из самой глубины души, волна любви к Христу, и уста мои при этом шепчут: «Спаситель», – клянусь вам, это происходит не оттого, что я вспоминаю в эту минуту о догмате искупления, словно ребенок, изучающий катехизис!.. Нет… Но я глубоко сознаю, что Христос сделал для людей: все, что есть действительно хорошего в человеке сегодня, все, что обещает расцвести в нем завтра, – все это исходит от него! И я совершенно сознательно склоняюсь перед нашим спасителем, перед тем, кто олицетворяет собою самопожертвование и бескорыстие, перед добровольным страданием, очищающим человека. И когда утром я ежедневно совершаю перед алтарем свое причастие, которое дает мне новые силы и поддерживает дух мой в течение всего дня, волнение мое столь сильно, как будто господь действительно находится здесь, со мною! И все же евхаристия – всего лишь символ, символ действенного и постоянного влияния бога на мою душу; но душа моя взыскует этого влияния и жадно стремится к нему.

Жан размышляет. Воодушевление аббата только увеличивает спокойствие юноши и усиливает в нем дух противоречия.

Жан. Допустим. И все же простой католик, твердо верящий в подлинность воплощения и евхаристии, вкладывает в свои молитвы нечто гораздо большее, нежели вкладываете вы в силу всех ваших оговорок!

Шерц (с живостью).Нет! Главное – уметь извлечь истину в той мере, в какой она благотворнадля каждого из нас.

Давайте рассуждать практически: наш разум не может согласиться с тем или иным догматом, от этого никуда не уйдешь; в то же время символический смысл догмата ясен, близок нам, помогает нам сделаться лучше. Как же можно колебаться в этом случае?

Жан. А разве, пренебрегая традиционными формами, мы не наносим ущерба христианскому вероучению? Христианство всегда было и остается учением. «Итак, идите, научите все народы…» Лишь тот, кто полностью согласен с этим учением, вправе, считать себя христианином.