Жан-Кристоф (том 2)

В салоне аристократического особняка, обтянутом немного блеклыми шпалерами, с водруженным на мольберте портретом дородной г-жи Стивенс, которую модный художник изобразил чахнущей, как цветок без воды, с глазами умирающей и с закрученной в спираль талией, желая, вероятно, выразить таким образом неповторимость ее миллионерской души, - в большом салоне с окнами, в которые были видны старые, запорошенные снегом деревья, Кристоф всегда заставал Колетту у рояля, за бесконечным повторением все тех же фраз, ласкавших ей слух мягкими диссонансами.

- А! - восклицал, входя, Кристоф. - Кошечка снова замурлыкала!

- Невежа! - отзывалась со смехом Колетта.

(И протягивала ему немного влажную руку.)

- ...Послушайте вот это. Разве не прелестно?

- Восхитительно, - равнодушно отвечал Кристоф.

- Да вы не слушаете!.. Извольте выслушать внимательно.

- Я слушаю... Ведь это все одно и то же.

- Ах, вы не музыкант! - с досадой говорила она.

- Как будто тут дело в музыке!

- Как! Не в музыке?.. Так в чем же тогда, скажите, пожалуйста?

- Вы сами отлично знаете, а я не скажу, потому что это не совсем пристойно.

- Тем более вы должны сказать.

- Вы требуете?.. Пеняйте на себя!.. Знаете, что вы делаете с вашим роялем?.. Флиртуете.

- Вот еще!

- Да, да. Вы ему говорите: "Милый рояль, душка рояль, скажи мне какую-нибудь любезность, поласкай меня, поцелуй меня!"

- Да замолчите! - обрывала Колетта, полусмеясь, полусердито. - Вы не имеете ни малейшего понятия об учтивости.

- Верно, ни малейшего.

- Вы дерзкий... А если даже это так, разве это не значит, что я по-настоящему люблю музыку?

- Нет уж, смилуйтесь, не будем примешивать сюда музыку.

- Но это же сама музыка! Красивый аккорд - ведь это поцелуй!

- Вот вы и проговорились.

- Разве не правда?.. Почему вы пожимаете плечами? Почему вы хмуритесь?

- Потому что мне противно слушать.

- Час от часу не легче!

- Мне противно слушать, когда говорят о музыке как о распутстве... О, вы в этом не виноваты! Виновата ваша среда. Все это пошлое общество, которое вас окружает, смотрит на искусство как на какой-то дозволенный разврат... Ну, довольно! Сыграйте мне сонату.

- Нет, нет, поговорим еще немного.

- Я здесь не для того, чтобы разговаривать, а чтобы давать вам уроки музыки... Ну, шагом марш!

- Вы очень любезны! - замечала Колетта, раздосадованная, но в глубине души восхищенная этим грубоватым обращением.

И Колетта играла заданный урок, стараясь изо всех сил, а так как способности к музыке у нее были, то получалось вполне прилично, иногда даже довольно хорошо. Кристофа трудно было провести, и в душе он смеялся над ловкостью "продувной девчонки, игравшей так, точно она чувствует то, что играет, хотя в действительности ничего не чувствует". Он проникался к ней какой-то насмешливой симпатией. А Колетта пользовалась любым предлогом, чтобы возобновить разговор, занимавший ее гораздо больше, чем урок. Тщетно Кристоф отговаривался тем, что не станет высказывать все свои мысли, потому что боится оскорбить ее, - ей всегда удавалось добиться своего; и чем оскорбительнее были слова Кристофа, тем меньше она обижалась: в этом и заключалось ее развлечение. Но так как Колетта была тонкая штучка и понимала, что Кристоф больше всего любит искренность, то не уступала ему ни пяди и спорила до слез. Расставались они, как самые лучшие друзья.

И все же никогда у Кристофа не возникло бы ни малейшей иллюзии насчет этой светской дружбы, никогда не установилось бы между ними и тени интимности, если бы в один прекрасный день Колетта не сделала ему признания - невзначай или из прирожденного кокетства.

Накануне у ее родителей был прием. Колетта смеялась, болтала, флиртовала напропалую; но на следующее утро, когда Кристоф пришел на урок, она встретила его утомленная, измученная, поблекшая, с лицом в кулачок. С трудом она выговорила несколько слов и казалась вся какой-то потухшей. Она села за рояль, играла вяло, наврала, попробовала поправиться, опять сбилась, оборвала игру и сказала:

- Нет, не могу... Извините... Может быть, немножко погодя...

Кристоф спросил, не больна ли она. Она ответила, что нет.

"Просто не в настроении... С нею это бывает... Смешно, конечно, но не надо на нее сердиться..."

Он предложил перенести урок на другой день, но она упросила его остаться:

- На минутку... Сейчас все пройдет... Какая я глупая, правда?

Он чувствовал, что ей не по себе, но не хотел расспрашивать и, чтобы переменить тему разговора, сказал:

- Вот что значит слишком блистать на вечере! Вы совсем вчера себя не щадили.

Колетта насмешливо улыбнулась:

- А вот про вас этого сказать нельзя.

Кристоф звонко рассмеялся.

- Вы, кажется, не произнесли ни одного слова, - продолжала она.

- Ни одного.

- А между тем у нас были интересные люди.

- Да, редкостные болтуны и умники. Я теряюсь, когда наблюдаю вашу французскую бесхарактерность, - тут все понимают, все прощают и ничего не чувствуют. По целым часам говорят о любви и об искусстве! Просто тошнит.

- Однако это должно бы вас интересовать, - если не любовь, то, во всяком случае, искусство.

- Об этих вещах не говорят: их делают.