Жан Оторва с Малахова кургана

— Иду, — ответил Сент-Арно. — Простите, княгиня, я на минуту вас покину.

Дама в Черном слегка кивнула головой. Маршал, снова почувствовав слабость, взял бокал с обычным своим сердечным средством и выпил его залпом. Потом быстро перешел в соседнее помещение.

— Депеша вашему превосходительству, — проговорил по-английски молодой звучный голос. — Мне приказано вручить ее вам и дождаться ответа.

— Хорошо, лейтенант!

«Они будут заняты минут десять, — прикинула Дама в Черном. — Каждая минута дорога… надо действовать!.. О, я отомщу!..»

Она вытащила из кармана маленький перочинный ножик, обнажила лезвие, ловко прорезала в углу полотнище и приникла глазом к маленькому отверстию.

Княгиня ясно увидела адъютанта, молодого красивого шотландца [91]в походной форме.

Дьявольская улыбка исказила ее красивое лицо. Она внимательно огляделась вокруг. Никого. Никто ее не видел.

На ящике для багажа она заметила наполовину свернутый клетчатый походный плед и произнесла свистящим шепотом:

— Я спасена!

С необыкновенным проворством она расстегнула свою юбку из черного атласа, и та упала на землю. На ней осталась короткая нижняя юбка и невысокие русские сапожки а-ля [92]Суворов. Пленница оторвала от пледа широкую полосу, обернула ее вокруг нижней юбки и оказалась таким образом в подобии шотландского наряда. Оставшуюся часть пледа она перекинула через плечо.

С лихорадочной поспешностью, не делая, однако, ни одного неверного движения, женщина отрезала края своей фетровой шляпы, превратив ее в плоскую шапочку, украшенную задорным пучком черных перьев.

Это перевоплощение в шотландца, эти гениальные фокусы заняли у нее не больше четырех минут.

В соседнем помещении маршал и английский адъютант вели оживленную беседу. Дама в Черном вытащила карандашик, который всегда держала при себе и которым модницы подводят ресницы и брови. Скорей!.. Скорей! Она наметила над верхней губой тень, похожую на пробивающиеся усики, и тем самым завершила свое превращение в мужчину.

Изобретательность, хитроумие и хладнокровие сделали свое дело — метаморфоза [93]совершилась.

Она снова взяла ножик, осторожно разрезала полотно в задней части палатки и просунула голову в дырку.

С этой стороны палатки никого не было. Лишь несколько оседланных лошадей в сбруе покусывали друг друга и били копытами. На подносе с шампанским лежала коробка сигар. Незнакомка взяла одну, закурила, схватила подвернувшийся под руку хлыст, выскользнула в дыру и, подражая спесивым повадкам английских офицеров, направилась к лошадям.

Верный Лебре ходил взад и вперед перед палаткой командующего. Он поджидал Даму в Черном и не обратил внимания на смешного офицерика в шотландской юбке. Старшина отвернулся и продолжал прохаживаться перед палаткой.

Лжешотландец отвязал одну из лошадей, ловко вскочил в седло и спокойно пустил животное рысью. Двое часовых взяли на караул, и через пять минут всадник исчез из виду.

В этот момент маршал Сент-Арно снова почувствовал слабость и потерял сознание. Спешно вызвали штабного врача, тот хотел оказать командующему первую помощь, но сразу понял, что состояние больного очень серьезно, и послал за главным врачом, Мишелем Леви.

Мишель Леви, личный друг маршала, пришел к грустному заключению:

— Холера или отравление… Маршал не протянет и недели! Спасти его невозможно!

ГЛАВА 6

После сражения. — Среди врагов. — Раненый лейтенант. — Снова Дама в Черном. — Выстрелы. — Бешеная погоня. — Мертвая лошадь. — Засада. — Французский штаб в опасности. — Опутанный сетью. — Бравада. — Под кинжалом.

Сражение было ожесточенным, но коротким. В половине шестого пополудни бойня прекратилась [94]. Противник отступил по всем направлениям. Пострадавшие оглашали окрестности душераздирающими стонами.

Повсюду лежали и русские раненые. Бедняги не сомневались, что пришел их последний час. Они сталкивались со свирепостью турок, и сами, побеждая, никого не щадили, и потому думали, что в англо-французской армии такие же жестокие нравы.

На солдат с носилками и санитаров с окровавленными руками они смотрели как на палачей. Измученные страданием, искалеченные, потерявшие много крови, раненые покорно подставляли шеи и просили прикончить их поскорее, без лишних мучений.

Но солдаты в красных штанах приближались с состраданием на лице. Они осторожно приподнимали несчастных, грубоватыми, но добрыми словами выражая свое сочувствие, давали пить. Одному смочили губы, другому поднесли стаканчик воды, третьему наложили шину на раздробленную руку или ногу, остановили кровотечение, освободили рот от набившейся земли.

Напряжение немного спало. Русские, парализованные страданием и страхом, всхлипывали, как дети. Слышались участливые голоса: