Жан Оторва с Малахова кургана

А теперь давайте мысленно перенесемся в живописный городок Нуартер. Городок ликовал. Прежде всего нам бросилось в глаза пышное и красочное разноцветье мундиров, а потом — кого там только не было: полковники и сержанты, капитаны и простые солдаты, артиллеристы и зуавы… эполеты, галуны, знаки ордена Почетного легиона и военные медали… звон шпор, клацанье сабельных ножен, сверканье аксельбантов… хлопочущие люди, счастливые лица, упоительные запахи вина и кушаний. Полным ходом шла подготовка к свадебному пиру на лоне природы.

Поручик зуавов, Жан Бургей, по прозвищу Оторва — Жан Оторва с Малахова кургана — женился на Розе Пэнсон, с недавнего времени княжне Милоновой. Трое офицеров-адъютантов представляли маршалов Франции: Пелисье, Канробера и Боске.

Свидетелями со стороны Розы были полковник, командир Второго зуавского полка, и полковник Павел Михайлович, выздоровевший после тяжелого ранения и недавно произведенный в следующий чин императором Александром. Свидетелями Оторвы значились капитан Шампобер, награжденный после взятия Малахова кургана орденом, и горнист Питух, ставший сержантом и гордившийся своей медалью, столь доблестно завоеванной. Впрочем, больше, чем медалью, он гордился честью, которую оказал ему старый товарищ, ныне его командир.

Буффарик, великолепный и сияющий, вел к аналою свою приемную дочь, поистине неотразимую в белом подвенечном уборе. На эту почетную роль претендовал русский князь, видный дипломат. Но мать Розы, Дама в Черном, исполненная благодарности к приемным родителям дочери, пожелала, чтобы и впредь, и в этот день в особенности, Буффарик не был лишен ни одного из своих отцовских прав. Сама она, вполне оправившаяся после ранений, излучавшая радость, опиралась на руку старого Бургея. Прямой и крепкий, как дуб, герой Великой армии с умилением и гордостью смотрел на двух своих сыновей, русского и француза, озаренных счастьем, — счастьем, доставшимся им дорогой ценой, но зато таким огромным, таким полным, о каком можно только мечтать.

Благородные и храбрые, великодушные и сильные, сумевшие в дни испытаний узнать и полюбить друг друга, они казались живыми символами России и Франции — стран, которые еще вчера воевали, а теперь начинали испытывать одна к другой искренние чувства, основанные на уважении. Скоро они станут верными союзниками, братскими нациями.

Конец эпилога

Заключение

Прошло полстолетия. Лучи славы несколько померкли, ярость давно утихла, и головы совершенно остыли.

Пятьдесят лет — время достаточное, чтобы беспристрастно судить о людях и обстоятельствах. Так, человек образца 1903 года[278] может спросить себя, искренне и непредубежденно: «Разве Франции было не все равно, выступит или не выступит Россия против Константинополя?.. Разделит она или не разделит с Австрией наследство Больного человека?..[279] Россия далеко от Франции. Ее территориальные интересы никак не затрагивают интересы нашей страны. Наконец, ее проникновение в Средиземноморье могло бы помешать одной только Англии, нашему извечному — несмотря на союзнические отношения — противнику!»

Да! Какое нам до всего этого дело?

Однако такова была политика Наполеона III, и эта политика имела для Франции самые плачевные последствия.

В 1855 году Наполеон III одержал над Россией победу, но исключительная выгода от этого досталась Англии. В 1861 году он объединил Италию и помог ей вырваться из-под австрийского гнета, после чего Италия заключила с Австрией союз, направленный против нас. В 1866 году он не воспрепятствовал объединению Германии, и в 1870 году Германия нанесла нам поражение. Одна лишь Россия могла бы прийти нам на помощь, но мы сами обескровили ее за пятнадцать лет до этого и она еще не оправилась от своих ран!

Наконец, сегодня наш старый противник Россия в большей степени силой обстоятельств, чем в силу взаимной симпатии, стала нашим другом и верным союзником. Это превосходно! Но любознательный француз образца 1903 года вправе спросить, как поступило бы сегодня наше отечество, если Российской империи, в соответствии с ее исконной политикой, сейчас предстояло бы делить наследство Больного человека. Ведь Франция поддержала бы Россию, не правда ли?

Зачем же тогда, в 1853–1855 годах четыреста тысяч человек[280] полегли ради утверждения истины, которая ныне считается заблуждением?

Конец