Жан-Поль Бельмондо. Профессионал

Возьмите режиссера. Если он снимет бездарь, он знает: его фильм принадлежит ему, а не актеру. Я знаю немало людей – не стану называть имена, – которые рискуют. Это никому неизвестные люди. Они получают свой куш. Он не велик. Но принадлежит только им.

Есть и другие, которые говорят: возьму-ка я Бельмондо, он вытянет. Пока они честны. Зато на съемочной площадке их охватывает страх: лишь бы фильм не стал успехом актера. Они халтурят, чтобы загробить тебя. Тут уж тебе конец, фильм будет плохим, ты в нем утонешь, и ты не в силах, что-либо изменить.

Если режиссер комплексует по вине актера, это трудный случай.

С моей точки зрения, настоящая язва в кино – это отсутствие школы. Нечему учиться. Все в этом. От телевидения, «системы звезд» все равно не освободишься. Только не надо их бояться, надо делать свое дело, вот и все. Кризис не в этом. Нас побьет Америка, нас побьют китайцы, ибо у них есть школы. Нас побьют марсиане, ибо у них будут школы. А у нас их нет. И это грустно.

Жан-Поль Бельмондо: «Если начать все с начала…»

Беседа в «Премьер», № 217, 1995

1

Я закончил Консерваторию драматического искусства в 1956 году. После стычки с экзаменаторами, лишившими меня приза и которых я приветствовал неприличным жестом – в то время, как друзья вынесли меня на руках, все надежды на поступление в «Комеди-Франсез», конечно, рухнули. Сегодня это бы никого не шокировало, но тогда случился скандал, и многие называли меня маленьким подонком.

Однажды мы играли в футбол с приятелем перед известным кафе «Режанс», посещавшимся сосетьерами «Комеди-Франсез» и учащимися Консерватории. Подходит ко мне парень и спрашивает: «А вам не хотелось бы сниматься в кино?». Это был Анри Эснер, монтажер, который собирался дебютировать картиной «Они подружились в воскресенье» («Мы будем воровать»). Съемки длились полтора месяца на авиаполе. Мы здорово развлекались и немного научились даже управлять самолетом. Снимались Мишель Пикколи и Бернар Фрессон… Финансировала ВКТ, нам ничего не заплатили, а фильм был выпущен украдкой позже, когда я стал известен. Уж слишком наивный был фильм. Так я впервые оказался перед камерой.

В тот же год я снялся с Аленом Делоном и Анри Видалем в картине Марка Аллегре «Будь красивой и помалкивай». К Аллегре меня привел Видаль, красивый, спортивный актер. Я очень гордился тем, что он считает меня другом. Мы вместе ходили на бокс и футбольные матчи. А познакомились в баре «Эскаль» на улице Блондель, который посещали шлюхи, и который стал нашей штаб-квартирой.

В те годы я часто ходил в кино на улице Шампольон. Мы видели все фильмы с Жуве, Симоном. Но о карьере в кино я не помышлял. Тогда мы мечтали только о театре. И учили нас так, что мы не годились для кино. Наши учителя говорили: «Габен хорош в кино, но он никогда не сыграет в „Мизантропе“. Мы разъезжали по провинции, удивляя крестьян афишами, на которых крупно значились наши имена. Так мы с Жирардо и Галабрю сыграли „Мнимого больного“ Мольера.

После «Будь красивой» я играл на сцене театра «Атене» в спектакле «Укрощение строптивой», где в главной роли был Пьер Брассер. Ему меня представил мой однокашник Клод Брассер, его сын. Однажды на нас с Юбером Дешаном вечером на Сен-Жермен напали хулиганы. Я так сильно двинул одного из них, что он с разбитой рожей оказался в больнице. В комиссариате полиции решили, что я его ударил чем-то тяжелым, вроде молотка. Я протестовал: «Не молотком, а кулаком!». Те возражали: «Тоже нам новый Марсель Сердан нашелся!». Вызволил нас Брассер, благодаря дружбе с окружным комиссаром. Он по достоинству оценил мой боксерский талант. Когда позднее на площади Пигаль по вечерам мы выбирались, поднабравшись, из кафешек, он начинал обзывать прохожих и подначивал: «А ну, двинь вон тому типу!». Мы остались с ним друзьями до самой его смерти. Марк Аллегре позвал меня снова сниматься в картине «Странное воскресенье». Мой прежний гонорар был более, чем скромным, а тут он предложил мне целый миллион[9] франков. Я тогда еще жил на Денфер-Рошеро. Открыв окно комнаты, я заорал: «Я – миллионер!»

Фильм снимался в Марселе. У меня была сцена с Арлетти, мы с ней подружились. Она рассказывала мне о Селине[10]. Однажды мы рано кончили сниматься, и я сказал: «Пойду-ка попрошу для вас машину». Еще не разгримировавшись, иду к продюсеру и говорю: «Мадемуазель Арлетти закончила работу и хочет домой». Мне ответили: «Обождет, как все». Мы поехали автостопом.