Жан-Поль Бельмондо. Профессионал

БЕЛЬМОНДО. Да. Клод предложил мне роль Давида, которого потом сыграл Сами Фрей, а мне она не нравилась. Я хотел получить роль Сезара… После этого я много раз протягивал Соте руку, чтобы снова поработать вместе. Но безуспешно. Соте был поразительный человек, очень порядочный.

ЛАВУАНЬЯ. Мы увидим также картину «Леон Морен – священник» Жан-Пьера Мельвиля (1961). В то время вы всех поразили в облике священника.

БЕЛЬМОНДО. Я снимался в «Чочаре» с Софией Лорен в Италии у Витторио Де Сики. И вдруг приезжает Жан-Пьер. Мы до этого пересеклись в «На последнем дыхании», где Мельвиль сыграл маленькую роль писателя, которого интервьюирует пресса. Жан-Пьер говорит мне: «Ты должен сыграть священника» «В самом деле? – говорю. – Нет, не буду». «Нет, сыграешь!» – «Не уверен». – «Умоляю, просто доставь мне удовольствие – попробуй надеть сутану, больше ничего». Я согласился. Он привез с собой сутану. Я надел ее и сам себе понравился. (Смеется.) Так я снялся в «Леоне Морене». Это было забавное приключение. Видя меня приезжающим на съемку в сутане за рулем «Остин-Харлея», Жан-Пьер неистовствовал. Но когда надо было выходить на площадку, я был совершенно серьезен.

ЛАВУАНЬЯ. Вы не из тех актеров, которые, пока снимаются, проживают в образе, в личине своего героя, живут его жизнью?

БЕЛЬМОНДО. Нет. Мне понятно, что иным артистам это нравится. Но только не мне. Отснявшись в сцене, я становлюсь самим собой. Я живу секундой, я играю момент…

ЛАВУАНЬЯ. А как вы готовились к роли священника? Читали книги по теологии? Беседовали с кюре?

БЕЛЬМОНДО. Ничуть не бывало. (Смеется.) Я только и перечитал несколько раз сценарий. На съемке присутствовал кюре, чтобы поправлять меня, если я делал что-то не так, как надо. Мельвиль приходил в ярость, когда я поступал, как мне хотелось, скажем, придумывал походку. «Нет, это никуда не годится!» – кричал он. А кюре ему возражал: «Нет, нет, все прекрасно!» (Смеется.) Мельвиль хотел, чтобы я читал проповедь на латыни. Я был неспособен выучить текст и предложил написать его на листе бумаги, чтобы я мог читать, глядя прямо перед собой. Мельвиль не соглашался. Но я сказал, что иначе не буду сниматься в этом эпизоде. Он уступил, и все обошлось.

ЛАВУАНЬЯ. Какой из трех фильмов, которые вы сделали вместе с Мельвилем, вам нравится больше других?

БЕЛЬМОНДО. «Стукач». Я играл не очень понятного героя, доносчика. Понадобилось время, чтобы картину признали. Мы с Жан-Пьером в конце концов поругались – он был тяжелый человек. Много лет спустя мы встретились на матче по боксу, и он мне сказал: «Помиримся и снимем еще один фильм». Разумеется, я согласился. Однако мы больше не свиделись. Но главное – помирились. С годами понимаешь, как глупо ссориться.

ЛАВУАНЬЯ. С кем еще вы сейчас в ссоре?

БЕЛЬМОНДО. Только с одним человеком.

ЛАВУАНЬЯ. Знаю, это Рене Шато[34].

БЕЛЬМОНДО. Да. Но мне неохота об этом говорить.

ЛАВУАНЬЯ. Вот с кем вы никогда не ссорились, так это с Анри Вернеем…

БЕЛЬМОНДО. Никогда. Мы сняли вместе восемь фильмов. Он любил кино. Ему нравилось снимать трюки, а я, как известно, обожал их исполнять. Он был также очень терпелив, сносил все розыгрыши, которые мы с группой ему устраивали. Часто, только много позже, до него доходило, что это была шутка! (Смеется.) Это был благородный человек…

ЛАВУАНЬЯ. Какие из фильмов, снятых с ним, вы предпочитаете?

БЕЛЬМОНДО. «Страх над городом», «Обезьяна зимой», конечно. Из-за Габена. Это была потрясающая школа, мне ведь тогда не было и тридцати, а Габен был уже великим актером.

ЛАВУАНЬЯ. Говорят, вы целую неделю не разговаривали друг с другом.

БЕЛЬМОНДО. Было дело. Потом все наладилось. Мы больше не расставались. Обедали в маленьких рыбных ресторанчиках. Вместе отправлялись на съемку. Он не хотел садиться в мою машину, считая, что я лихачу, езжу слишком быстро. Поэтому мы брали его машину и черепашьим ходом двигались вперед. (Смеется.) По возвращении в Париж мы продолжали встречаться. Я даже играл с ним в футбол.

ЛАВУАНЬЯ. В какой мере ваше соперничество с Аленом Делоном отражалось на ваших отношениях с Габеном?

БЕЛЬМОНДО. Мы с Делоном оба слишком восхищались Жаном, чтобы унижаться до борьбы за место рядом с ним. И потом, он любил нас обоих.

ЛАВУАНЬЯ. Что вас больше всего потрясало в нем?

БЕЛЬМОНДО. Естественность. Мне кажется, я не встречал другого актера, который был бы столь естественным во всем. Габен произносил свой текст в кадре тем же тоном, каким за секунду до этого рассказывал на площадке о том, что прочитал в газете. Входя в кадр, он не менял интонацию, не натягивал маску и при этом всегда, абсолютно всегда становился тем, кого играл.

ЛАВУАНЬЯ. Вы можете сказать, что встреча с Габеном оказала на вас как актера решающее влияние?

БЕЛЬМОНДО. Скорее, как на человека.