Жан-Поль Готье. Сентиментальный панк

Промопоказы для избранных становились поводом для особенно комичных розыгрышей. Например, однажды Катрин Лардер из «Мари Клэр» увидела на соседнем стуле табличку с именем гостя: «Ее величество Елизавета Вторая, королева Великобритании». Затаив дыхание, она ждала начала дефиле, а место рядом заняла ярко накрашенная актриса-двойник в шляпке. Готье любил такие грубоватые шутки. Ален Паккади, журналист, пишущий о ночной жизни, постоянно появлялся в самый последний момент перед началом шоу и, не найдя свободного места, присаживался на колени к какой-нибудь возмущенной гостье. Наследник аристократических традиций от-кутюр, Ив Сен-Лоран никогда не позволял себе стать жертвой шуточек авангарда. Молоденькие легкомысленные модельеры нового толка раздражали его безмерно. Одного взгляда на названия коллекций достаточно, чтобы понять разницу. В период между 1980 и 1982 годами, в то время как на авеню Марсо воздавали честь Дягилеву, Пикассо и Шекспиру, в Ла Виллет прославляли агента «007», Барбес[90] и хай-тек. Два мировоззрения, два совершенно разных видения моды. «Маленький принц» любовно слагал ностальгическую элегию и украшал пантеон своих кумиров. «Хулиган» с головой погрузился в искусство провокации, он стремился, дурачась, приблизить будущее, где царило бы смешение культурных канонов всех времен и народов.

Последний раз Ив Сен-Лоран попытался восстать в беседе с Франсуазой Саган, напечатанной в журнале «Элль», который служил ему мостиком, помогающим переходить через лужу современной культуры. Он рассуждал разгневанно и едко, ни разу не упомянув имени Готье, но красноречиво описав его работу в своей обличительной речи. «Мода сейчас превратилась просто в балаган, – сказал он автору романа “Любите ли вы Брамса?”. – Показы проводятся на эстраде, с музыкантами, микрофонами, фокусами и фейерверками. Все это нужно в первую очередь для того, чтобы эпатировать публику, произвести дешевый эффект. Это больше не кутюр, не Высокая мода, это представление. Отношения кутюрье между собой и с клиентами – театральны и экзальтированны. Как следствие, новые имена появляются пачками, они парят в воздухе как монгольфьеры или как мыльные пузыри. А через год они лопаются, и их заменяют другие».

Этот образ, как и все остальное, Сен-Лоран выбрал не случайно. Воздушный шар поднимается в воздух и раздувается. Это очень яркое сравнение. Оно вызывало у слушателя ассоциацию с безрассудством выскочек, хвастающих дерзостью устремлений – кто может достичь небес! – и подразумевало их свободный полет по воле ветров или взрыв в разгар полета. Но на тот момент, если продолжать ассоциативный ряд, в паруса модельеров, создающих коллекции класса прет-а-порте, дул попутный ветер. Но конец восьмидесятых показал, что маэстро с авеню Марсо был прав. Прогноз обещал бурю. Воздушные шары сдувались. Из тех молодых модельеров, чьи имена гремели в начале десятилетия, в памяти остались лишь четверо или пятеро. Кто помнит сейчас о Кристофе Лебуре, Попи Морени, Эммануэле Кане, Жаке Одибере и Анн-Мари Беретта? Поколение бунтовщиков, кипящий авангард – никто из них долго не продержался. А вот дирижабль Готье идти на посадку не собирался.

Под копирку

Жизнь – это костюм. Если она запылится, то мы отдаем ее в чистку, если продырявится – штопаем. Каждый следит за своим костюмом как может.

Оноре де Бальзак

Небольшой, с блеском хромированных деталей интерьера кабинет на улице Риволи… Программный директор парижского Музея моды Оливье Сайяр рассуждает о необыкновенно долгой жизни стиля Готье: «В истории современной моды очень трудно найти примеры такого органичного отражения в творчестве одного модельера текущих социальных изменений, уличного костюма, новых идеалов, витающих в воздухе модных тенденций, благоприятных личных обстоятельств и удачи одновременно. Если так длится десять лет, это достигается шлифовкой стиля, двадцать лет – это уже очень ловкий трюк, проявление настоящей силы, а тридцать лет, как у Готье, – это просто подвиг, невероятный пример упорства и стойкости. С 1970 по 1990 год: двадцать лет плодотворного творчества – это просто уникально!» Оливье встал на ноги в Париже в конце восьмидесятых, он вспоминает: «В то время ни один журналист не пропускал его дефиле. Его коллекции всегда соответствовали ожиданиям. Каждый видел именно то, что хотел видеть, и все остальное уже казалось совершенно неинтересным. Это была таинственная игра с модой, когда идеи, уже витающие в воздухе, во время удивительного, захватывающего представления вдруг воплощаются во что-то совершенно неожиданное».