Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

В воскресенье, во второй половине дня, Уголен по привычке спустился в деревню сыграть в шары. Игра продолжалась долго и доставила ему удовольствие. Он играл в команде с Анжем и Лу-Папе против булочника, мясника и Памфилия. Филоксен, обслуживающий клиентов в кафе, лишь изредка присоединялся к ним, когда возникал спор, – в его обязанность входило тщательно «измерить», чей шар ближе к цели.

Перед довольно представительной «публикой», в первых рядах которой блистали Кабридан, Англад и кузнец, выполнявшие ответственную роль экспертов-комментаторов, они выиграли начальную партию и решающую третью, за ней последовал аперитив, на который были приглашены и эксперты.

Многие жители деревни издалека наблюдали за тем, как в здешние края прибыл горбун и как несколько раз проезжал на своей подводе нанятый им погонщик мулов. Но никто этого не обсуждал, поскольку здешнее правило гласило: «не лезь в чужие дела». Первым о вновь прибывшем заговорил Уголен.

– Там, наверху, поселился один чудак и перевез из города все свои пожитки! – сообщил он.

– Я видел, как поднималась в гору подвода, – подтвердил Памфилий. – Раза три точно!

– Все четыре, – вмешался Эльясен.

– Он что, взял ферму в аренду? – поинтересовался Филоксен.

– Нет, – ответил Уголен, – он ее купил. Ну, так он мне сказал.

– Он крестьянин?

– Нет, он горбун.

– Бедняжка! – сочувственно произнес Памфилий.

– Давно он приехал? – спросил булочник.

– Да с неделю будет.

– Я его еще не видел. А где он собирается покупать хлеб?

– В Руисателе. Он все покупает в Руисателе, – ответил Уголен.

– Почему? – обиделся булочник. – Он боится, что отравится моим хлебом?

– Разумеется нет!.. Дело в том, что он не хочет наведываться в деревню. – Помолчав, Уголен заморгал и наконец сообщил: – Он из Креспена.

– Ай-ай-ай, это вряд ли делает ему честь, – сказал кузнец.

– А вдруг это шпион? – вставил Кабридан.

– И о ком, по-твоему, он будет собирать сведения? – спросил Филоксен. – О тебе? О твоем турецком горохе?

– К тому же, будь он шпион, он не сказал бы, что он из Креспена! – рассудительно добавил Памфилий. – Нарочно приходил бы в деревню собирать сведения.

– А он как раз наоборот! – заметил Лу-Папе. – Бросьте, все это полная чушь. Не все же они плохие в Креспене!

– А чем он там занимался?

– Бумагами в конторе налоговой инспекции.

Все помолчали, потом Кабридан, выпучив глаза, словно попавшийся в капкан кролик, вдруг брякнул:

– Может быть, он обложит нас новыми налогами?!

– Да нет же, – успокоил его Лу-Папе. – Так это не делается!

– У него есть семья? – спросил булочник.

– Да, жена и дочка.

– Думаешь, он к нам надолго?

– Он мне ничего не сказал. Во всяком случае, он ремонтирует дом.

– Он сам этим занимается? – спросил Казимир.

– Сам, надев перчатки.

– Представляю себе, что у него выходит! – бросил Филоксен.

– Делает как может.

– Значит, у него нет денег?

– Откуда мне знать? Мы с ним всего раза три перекинулись парой слов.

– А все же горбун, притом из Креспена, который носа не кажет сюда к нам, сидя в холмах, у меня доверия не вызывает, – заявил Анж.

– А чего ты боишься? – возразил Филоксен. – Раз он сидит у себя там наверху, он никому не причиняет зла!

– Оставим его в покое, ему от нас ничего не нужно! – заключил Лу-Папе.

Тридцатого марта крыша дома была уже полностью починена, на сарае красовалась новая черепица, двери и окна закрывались почти без щелей и везде были вставлены стекла. Ставни были покрашены в светло-зеленый цвет, а довольно грубо оштукатуренный и побеленный фасад сверкал на солнце. Прогнившие опоры навеса горбун заменил стволами молодых сосен с красной и черной корой, и некогда неуклюже торчавшие в разные стороны виноградные лозы образовали над обновленной террасой зеленый навес.

Желая отпраздновать окончание работ и, более всего, услышать мнение кого-то со стороны, а не только свое собственное, Жан Кадоре пригласил Уголена выпить шампанского.

Уголен явился к шести вечера. Когда за поворотом ему открылся вид на ферму, он вытаращил глаза и остановился. Горбун, широко улыбаясь, издалека смотрел на него. Не дойдя до него десяти метров, Уголен опять остановился и долго смотрел на дом, покачивая головой.

– Ну? Что вы об этом думаете?

– Думаю, следовало бы надеть выходной костюм, чтоб заявиться в гости в такой красивый дом!

Эме вышла ему навстречу в розовом платье, две толстые рыжие косы были уложены на голове, подчеркивая бледность ее лица, а малютка Манон, с веточкой фенхеля в зубах, качалась на привязанных к низкой ветви оливы качелях, вытянув вперед синие туфельки на веревочной подошве.