Жан-Жак Руссо. Его жизнь и литературная деятельность

Почти восьмилетнее пребывание Руссо в Шамбери очень скудно внешними событиями, так резко отличаясь в этом отношении от предыдущего и последующего периодов его жизни. Изучение музыки и ее преподавание было долгое время главным занятием Руссо и служило ему средством к жизни. Одно время он состоял чиновником в статистическом бюро финансового ведомства Сардинии. Тогда же он получил наследство, оставшееся после матери и переданное им госпоже Варанс. Несколько раз Жан-Жак предпринимал маленькие путешествия в Женеву, где жила его тетка Бернар, потерявшая в это время и мужа, и сына; в Нион, где продолжал жить его отец; в Лион, куда его влекли некоторые завязанные им интеллигентные знакомства… Любовь его нежной подруги; природа, столь великолепная в этом чудесном уголке Западных Альп; музыка, всегда с детства составлявшая его любимое занятие; систематическое самообучение, которым молодой человек старался пополнить свое неоконченное образование; первые робкие литературные опыты в стихах и прозе, – так разнообразна и богата была внутренняя жизнь Руссо в это время, когда окончательно вырабатывались и складывались тип и направление мысли будущего властелина сердец и дум многих поколений.

Латинский язык, математика, физика, химия, астрономия, история, ботаника, но особенно литература и философия были изучаемы гениальным юношей в эти тихие годы безмятежно счастливой жизни с его любимой Луизой в Шамбери и в поэтических Шарметтах, соседней деревушке. Вот подробное описание его дня в Шарметтах, с нежной памятью занесенное им на страницы «Confessions».

«Обыкновенно я вставал очень рано, до восхода солнца, и отправлялся на свою утреннюю прогулку. Большей частью я выбирал для этого тропинку, проложенную повыше нашего виноградника по живописной местности и выводившую меня к Шамбери. Там, во время этой уединенной прогулки, я творил свою утреннюю молитву. Никаких заученных слов я не произносил при этом. Молитва моя заключалась в восторженном поклонении сердцем моим Тому, Кто сотворил эту чудную природу, что окружала меня. Я не люблю молиться в комнате: мне кажется, что стены и все эти мелочи окрест меня становятся между Богом и мною. Я люблю познавать Его в Его творениях и сердцем своим возноситься к Нему. Мои молитвы были чисты. Для себя и для той, которую никогда не отделял от себя, я просил жизни, невинной и спокойной, без пороков, болезней, тяжелых лишений; я просил смерти праведных и их участи в будущей жизни. Но более, нежели в прошении, эта молитва заключалась в поклонении и сердечном умилении. Я знал, что заслуживать милость Того, Кто распределяет блага этой жизни, надо не столько просьбами, к Нему обращенными, сколько доброй жизнью. Надо не столько просить, сколько заслужить… С прогулки я возвращался другой дорогой, делая значительный обход и с любовью взирая на мирные картины сельской жизни, природы, труда, – картины, которые одни никогда не надоедают. Издали уже я всматривался в наше жилище, стараясь разглядеть, начался ли день у моего друга? Если я замечал, что ставни ее комнаты уже отперты, я, радостный, спешил к ней. Если же они были затворены, я ждал ее пробуждения в саду, занимаясь садоводством, мысленно повторяя выученное накануне. Наконец отворялись ставни, и я спешил к постели моей подруги, чтобы обнять ее, часто еще полупробужденную, полудремлющую. И это утреннее свидание, чистое и нежное, было очаровательнее самой жгучей страсти.