Жан Жорес

Споры продолжались на пленарном заседании конгресса. Кое-кто поддерживал Жореса, другие пытались примирить спорщиков, но больше все же нашлось критиков оппортунистических ошибок Жореса. Весьма едко высказался о них Плеханов. Возникли споры и среди самих критиков. Австриец Виктор Адлер, красиво развивавший свои скептически-созерцательные соображения, назвал Плеханова «врачом», который может принести вред «больному», то есть французскому социализму.

— А я болезнь! — с горьким смехом крикнул с места Жорес.

Но особенно ему доставалось от немцев. Каутский хотя и мягко, но теперь тоже критиковал его. Роза Люксембург исключительно темпераментно осудила жоресовскую политику сотрудничества с буржуазией. Она выступила перед тем, как должен был говорить Жорес. При этом именно ей предстояло переводить его выступление на немецкий. Жорес начал свою речь таким добродушным замечанием:

— И все же сейчас вы услышите, как гражданка Роза Люксембург будет переводить мою речь на немецкий язык: вы, таким образом, увидите, что полезное сотрудничество возможно, несмотря на вражду…

Все рассмеялись. Однако затем, немцам уже было не до смеха. Жорес блестяще проанализировал положения и тактику германской социал-демократии:

— Главный порок Дрезденской резолюции состоит в том, что она навязывает другим такие правила действия или скорее правила бездействия, которые характерны сейчас для германской социал-демократии. У вас нет ни революционного, ни парламентского действия. Немецкий пролетариат не имеет исторической революционной традиции. Он не завоевал всеобщего избирательного права на баррикадах, а получил его сверху. И вот вы видите красное королевство, ваше «социалистическое королевство» Саксонию, которая без сопротивления примирилась с ликвидацией всеобщего избирательного права… И поскольку у вас самих нет революционной традиции, то вы с недовольством смотрите на народы, у которых она есть…

Даже если вы завоюете большинство в рейхстаге, вы будете единственной страной, где социализм не будет хозяином, даже если он и приобретет большинство. Потому что ваш парламент — половина парламента, он не имеет власти…

От вас ожидали после того, как вы получили на выборах три миллиона голосов, весь социалистический мир ожидал от вас, от Дрезденского съезда, определенной политики… От вас ожидали лозунга борьбы, тактики, действия. И тогда вы скрыли от своего пролетариата, от международного пролетариата вашу беспомощность, неспособность действовать за непримиримостью теоретических формул, которые вам будет доставлять до последнего дня своей жизни ваш замечательный товарищ Каутский…

Аплодисменты, смех делегатов, возгласы одобрения встречают уничтожающий анализ, которому подверг Жорес «временное, но страшное бездействие германской социал-демократии», стремившейся теперь передать эту тактику и другим.

Но многие слова и мысли Жореса тогда еще не могли быть поняты и оценены его слушателями. Зато потом в них обнаружилась вся глубина мысли Жореса.

— Когда я слушал слова гражданина Каутского о том, что он согласился бы допустить участие социалистов в центральном правительстве в случае национальной угрозы… я спрашивал себя: неужели министериализм станет допустимым при условии его дополнения национализмом, неужели пролетариат может пожертвовать классовой борьбой ради сотрудничества в обороне той самой родины, которая управляется и особенно эксплуатируется буржуазным классом? И я чувствую, что в таком случае я не мог бы следовать до конца в националистическом министериализме нашего товарища.

Жорес обнаружил здесь в зародыше то, что в годы первой мировой войны погубило II Интернационал, социал-шовинизм таких людей, как Каутский, Плеханов, Гэд и другие, склонность к социал-предательству, до которого он не дожил, но от которого он все же успел отмежеваться! Вот его ответ людям, пытавшимся ставить Жореса на одну доску с социал-шовинистами…

Дрезденская резолюция вопреки возражениям Жореса принимается конгрессом. Она содержала косвенное осуждение его политики, хотя явилась противоречивым и смутным документом; в ней, например, была двусмысленная ссылка на резолюцию Каутского, принятую на предыдущем конгрессе Интернационала. Но все же это поражение. Многие делегаты смотрели с сочувствием на Жореса, сумевшего завоевать личные симпатии большинства делегатов, даже таких, которые были решительными противниками его взглядов.

Но зато он оказался победителем в деле, которое для него важнее всего: в вопросе о социалистическом единстве! Конгресс единогласно принял такое решение. «Необходимо, чтобы во всех странах перед лицом буржуазных партий существовала только одна социалистическая партия, как существует только один пролетариат… социалисты обязаны приложить все усилия для осуществления социалистического единства на основе принципов, принятых международными конгрессами, в интересах пролетариата, перед которым они несут ответственность за роковые последствия раскола».