Жандарм (СИ)

Передав мне легкий палаш, он молча отошел в сторону. Примерив оружие в руке, я пару раз взмахнул им, привыкая к тяжести клинка. Тут же радостно отозвалась память тела, и я не стал ей мешать, ловко выписав в воздухе пару защитных восьмерок. Было и привычно и непривычно одновременно. Странные ощущения.

Выйдя в круг, я остановился у черты и стал ждать своего соперника. Меньшиков сделал вид, что не заметил моей разминки, и, сняв белый пиджак, оставшись в рубашке и жилетке, взял у секунданта саблю. Когда он встал напротив меня, сбоку подошел судья и коротко напомнил правила. Похоже — специально для меня.

— Бой! — скомандовал судья, и Меньшиков тут же попытался резким боковым ударом рассечь мне лицо.

— Дзинь! — наши клинки со звоном столкнулись в миллиметре от моей щеки.

Я еле удержал свои рефлексы, чтобы не сделать шаг назад, просто пропустив удар противника и контратаковав его колющим в живот. Черт! Вот в этом случае мои рефлексы будут работать против меня!

Поняв, что силой меня не продавить, Степан отвел саблю и снова атаковал, на этот раз попробовав на прочность мой корпус. Опять звон клинков. Новый удар, теперь с другой стороны с намерением срезать мне скальп. Тут я просто пригнулся и впервые сам контратаковал, наотмашь выкинув руку к его груди. Небольшое сопротивление в кисти...

— Стоп! Бой закончен, — скомандовал судья.

На груди Меньшикова медленно стала проступать алая линия. Жилетку и рубашку мой палаш прорезал с легкостью бумаги и глубоко рассек плоть блондина. Настолько, что как только судья огласил итог поединка, он тут же поспешил к нашим врачам, окатив перед этим меня взглядом полным ненависти. И кто-то после этого будет мне говорить, что эти дуэли — просто возможность показать мужество? Да я похоже только что нажил себе на ровном месте врага.

Отдав палаш Игнату, я нашел взглядом Лидию и тут же двинулся к ней. Та встретила меня с легкой улыбкой и оценивающим взором, заново составляя мнение обо мне.

— А вы полны сюрпризов.

Я же уже не мог терпеть. Только подойдя к ней, мне захотелось ее обнять и поцеловать, и плевать на окружающих! И это требовалось срочно прояснить. Что она ко мне чувствует? Кто я для нее? Есть ли у нее артефакт, или дело только во мне?

— Лидия, признайтесь, вы ведь видите, как действуете на меня. Зачем?

— О чем вы? — растерялась она.

— У вас есть ментальный артефакт?

— Не понимаю о чем вы, — тут же холодно вздернула она голову вверх.

— Лидия. Находясь рядом с вами, я не могу думать ни о ком и ни о чем другом, — она немного зарделась, но продолжала держать маску отстраненности. — Скажите, а вы хоть что-то чувствуете ко мне?

Мы находились почти вплотную, между нами было не больше десятка сантиметров, и я рискнул применить навык, что недавно нам преподал Алексеев. Легкий едва заметный поворот пальцем по часовой стрелке и я чувствую, как в меня потоком хлынули чужие эмоции. Смущение. Радость. Заинтересованность. Досада. Печаль. Легкая грусть...

Все это захлестнуло меня, и я забыл совсем о еще одном совете ротмистра — сузить созданный «прокол» до приемлемых величин. Сознание поплыло, и в следующее мгновение картинка резко поменялась.

— Ты же вернешься? — смотрела на меня девушка, одетая в простой халат, очень похожая на Воронцову.

Она нежно прижималась ко мне, обняв так сильно, словно боялась отпускать.

— Обязательно, Кать! — заверил ее я. — Это всего лишь срочка на два года. Да и какой я буду мужик, если буду косить от армии?

— А если тебя в Чечню отправят? — тихо прошептала любимая.

— Ну какая Чечня? — рассмеялся я, всем своим видом стараясь показать, что такого не случится. — О чем ты?

— В девяносто пятом к тете Даше гроб с ее сыном пришел, — тихо прошептала Катя. — А он срочником был.

— Ну сейчас-то войны нет, — тепло улыбнулся я Кате. — Отслужу, как положено, и вернусь. Не переживай.

— Мог бы и откосить, — грустно покачала головой любимая. — Или просто не отвечать на повестку. Тебе всего три года продержаться, а потом уже не имеют права тебя призывать.

— Брось! — строго посмотрел я на любимую. — Я сам себя тогда уважать перестану.