Жангада. Кораблекрушение "Джонатана".

Наверно, дело тем бы и кончилось, если бы не строптивый нрав Дика, заставивший его вмешаться в произошедший инцидент.

Внезапно Фреду Муру (это был он) пришлось отпустить ухо мальчика и защищаться самому — неизвестный союзник Сэнда больно ущипнул эмигранта сзади. Что ж, в бою каждый применяет свое оружие! Обернувшись, Мур столкнулся лицом к лицу с дерзким мальчишкой, уже однажды насолившим ему.

— Как? Опять ты, наглеца — воскликнул Фред Мур, протянув ручищу, чтобы наказать маленького смельчака.

Но Дик отнюдь не походил на Сэнда. Его не так-то легко было поймать. Дик отскочил в сторону и пустился наутек. Фред Мур погнался за ним, изрыгая проклятия.

Всякий раз, когда враг уже настигал его, Дик ловко увертывался, а эмигрант, все больше распаляясь, хватал руками воздух. И все же силы оказались слишком неравными. Как ни изворачивался беглец, положение его вскоре стало безнадежным. Уж слишком были длинны ноги у Фреда Мура!

Но в то самое мгновение, когда преследователю оставалось только протянуть руку, он вдруг споткнулся и во весь рост растянулся на земле. Воспользовавшись этим, Дик и Сэнд удрали со всех ног.

Оказалось, что Фред Мур споткнулся о палку, вернее, о костыль Марселя Норели. Чтобы вызволить друга из опасности, малыш использовал единственное доступное ему средство — бросил костыль под ноги обидчику. Радуясь удаче, он громко расхохотался, даже не подозревая, что совершил; героический поступок. Героический потому, что, лишившись возможности двигаться, обрек себя на наказание, предназначавшееся другому.

Мур в бешенстве вскочил на ноги, одним прыжком очутился возле Марселя Норели и поднял его, как перышко. Внезапно поняв истинное положение дел, мальчик перестал смеяться и пронзительно закричал. Но эмигрант, не обратив внимания на крики, уже занес огромную лапу, чтобы дать ему увесистую затрещину.

Он не успел сделать это. Кто-то незаметно подошел сзади, и, властным движением удержав его руку, осуждающе произнес:

— Что вы, господин Мур!.. Ведь это ребенок…

Фред обернулся. Кто посмел указывать ему? Он узнал Кау-джера, который подчеркнуто спокойным и порицающим тоном закончил:

— …да еще увечный.

— Не ваше дело! — крикнул Фред Мур. — Отпустите, а то я…

Но Кау-джер, казалось, отнюдь не был расположен выполнить этот приказ. Резким движением Мур попытался освободиться, но безуспешно: Кау-джер обладал стальной хваткой. Вне себя от ярости, эмигрант выпустил Марселя Норели и снова поднял кулак. Кау-джер только сильнее сжал плечо Мура. Видимо, боль стала нестерпимой, и тот опустил руку; ноги у него подкосились.

Едва Кау-джер разжал пальцы, как Мур, обезумев от злости, выхватил из-за пояса большой крестьянский нож и замахнулся.

К счастью, подоспели остальные перепуганные игроки и усмирили озверевшего парня. Кау-джер смотрел на него с грустью и удивлением.

Значит, под влиянием гнева человек становится до такой степени рабом своих страстей? Ведь это существо, которое, брызжа слюной и рыча от ярости, отбивалось изо всех сил, все же оставалось человеком!

— Мы с тобой еще увидимся! — проскрежетал Фред Мур, которого крепко держали четверо здоровенных эмигрантов.

Но Кау-джер только пожал плечами и ушел, не оборачиваясь. Через минуту он уже забыл о нелепой стычке. Правильно ли он поступил, не придавая никакого значения этому случаю? В будущем ему придется убедиться, что у Фреда Мура оказалась не такая короткая память.

5. Корабль на горизонте!

В начале июля Хальг пережил неожиданное потрясение. Он обнаружил, что у него есть соперник. Тот самый Паттерсон, который по баснословной цене снабдил молодого индейца европейским костюмом, познакомился с семейством Черони и начал упорно обхаживать Грациэллу.

Это открытие привело Хальга в отчаяние. Разве мог он, восемнадцатилетний юнец, полудикарь, бороться с опытным мужчиной, обладателем богатств, казавшихся бедному огнеземельцу несметными?

Но опасения Хальга оказались напрасными. Его простодушная любовь и молодость быстро восторжествовали над всеми преимуществами ирландца. Тот только из упрямства продолжал навещать Грациэллу, ибо его явно задевало неприязненное отношение дочери и матери. Обе едва отвечали Паттерсону на поклон и делали вид, будто не замечают его.

А ловкач не унывал. Он гнул свою линию с обычным хладнокровием и настойчивостью, всегда обеспечивавшими успех всех его начинаний. Впрочем, он не преминул заручиться союзником в лице самого Лазара Черони, который оказывал ирландцу радушный прием и, казалось, одобрял его намерения в отношении Грациэллы. Оба стали закадычными друзьями и частенько уединялись для каких-то таинственных совещаний. Что могло связывать безнадежного пропойцу с прижимистым кулаком? Что общего между неисправимым кутилой и бессердечным скрягой? Все это сильно беспокоило Хальга. Черони продолжал пьянствовать и все чаще и чаще устраивал дикие сцены жене и дочери. Индеец каждый раз сообщал о его выходках Кау-джеру, а тот, в свою очередь, — Хартлпулу. Но никто не мог установить, каким образом Лазар Черони добывает спиртное.