Жанна д'Арк

И девушка надела мужское платье.

Войдя в камеру, епископ несколько секунд присматривался, прежде чем его глаза привыкли к окружающей темноте. Наконец он различил Жанну. Девушка сидела на краю постели. Ее глаза были полны слез.

Дав знак протоколисту, Кошон обратился к осужденной.

— Жанна, когда и почему ты надела этот костюм?

— Я надела его вчера утром, потому что мужская одежда мне больше подходит, чем женская.

— Кто подбил тебя на это?

— Я сделала это по своей воле.

— Но ты же поклялась никогда не надевать его больше!

— Я дала свое обещание в ответ на ваше: с меня обещали снять цепи; меня обещали перевести в женскую тюрьму. Здесь же, находясь среди мужчин, я чувствую себя лучше в мужской одежде.

Все было логично. Епископ решил не вдаваться в детали, тем более что оправдать свой обман он все равно не мог, а подробности угрожали ненужными разоблачениями.

Он подошел к делу с другой стороны.

— Жанна, слышала ли ты после четверга голоса? В четверг происходило «отречение». Поскольку «еретичка» подчинилась церкви, она должна была отказаться от своих видений и голосов. Жанна понимала это. Однако она смело ответила:

— Да, я слышала голоса.

— О чем они тебе говорили?

Жанна встала с постели. Ее глаза были сухими.

— Они сказали мне: господь сожалеет, что я ради спасения жизни поддалась уговорам и проявила слабость. Они сказали мне, что, спасая жизнь, я изменила богу и бог отвернулся от меня. Они сказали мне, что тогда, на эшафоте, я должна была смело отвечать проповеднику — ведь это был обманщик, и то, в чем он меня упрекал, было ложью.

Так говорила Жанна, громко и уверенно…

Епископ слушал ее, не перебивая.

Клерк, строчивший протокол, записал на полях листа: «Responsio mortiflera», что значило: «Ответ, ведущий к смерти».

И правда, теперь не оставалось сомнений. Жанна «снова впала в ересь», а следовательно, ее могла ожидать только смерть.

Во вторник, 29 мая, судьи и ассистенты собрались в архиепископской церкви. После короткой дискуссии было принято решение:

«…передать осужденную в руки светских властей, прося, однако, их действовать с предельной мягкостью…»

Эта лицемерная формулировка означала, что Жанна будет возведена на костер.

Некоторые члены суда считали, что девушке предварительно следовало бы снова прочесть акт отречения, дабы она лучше «осознала» всю тяжесть своего поступка.

Но епископ в страхе отверг этот проект.

Зная, что полный текст отречения не соответствует той бумажке, которую прошлый раз читали Жанне, он боялся, как бы девушка, заметив подлог, не подняла шума.

Публичное осуждение «еретички» было назначено на следующий день. Чтобы не затягивать дела, завтра же было решено огласить и привести в исполнение новый, приговор.

Было около девяти часов утра, когда Жанну в последний раз вывели из тюрьмы. Ее посадили на телегу и медленно повезли по тесным извилистым улицам. Телегу сопровождал конвой из восьмидесяти английских солдат.

Девушка горько плакала. Теперь, когда смерть была так близка, она вдруг почувствовала весь ужас своего положения. Она страстно хотела жить: ей было всего девятнадцать лет… Особенно боялась она костра. Ей казалось, что более страшной казни не существует. Уж лучше бы ей отрубили голову, чем обращать в пепел ее молодое девичье тело.

Угасли последние надежды. Сейчас ничто ее не спасет. Великой победы, на которую она так уповала, не произошло. Несколько дней назад отряд храброго Потона Сентрайля почти пробился к Руану. Но силы годонов казались неистощимыми. Храбрецов-французов искрошили и рассеяли, а их полководца забрали в плен.

Итак, остается умереть, умереть страшной смертью. Перед этим еще придется вытерпеть очередную пытку: ее опять будут убеждать «позаботиться о своей душе». О боже! Только бы хватило духу все это перенести и остаться такой же твердой…

Жанна крепче сжимает зубы. Ей очень тяжело. Но у нее хватит сил достойно встретить свою страшную участь.

Обстановка на площади Старого Рынка напоминала то, что было в прошлый четверг на кладбище Сент-Уэн. Так же много народу, так же блестят острия английских алебард и так же возвышаются деревянные помосты, на одном из которых заседает весь синклит, на другом — проповедник ждет свою жертву.

Но теперь тянется вверх и третий эшафот.

Он очень высокий. Его основание сделано из гипса, а вокруг ровными штабелями наложены дрова. Посреди эшафота — столб. На нем доска с надписью:

«Жанна, называющая себя Девой, вероотступница, ведьма, окаянная богохульница, кровопийца, прислужница сатаны, раскольница и еретичка».

На этот помост осужденную возведут в конце процедуры. А пока что ее, как и в прошлый раз, помещают против проповедника.

Сегодня проповедь читает мэтр Никола Миди, доктор теологии, которому уже приходилось увещевать непокорную «еретичку». Впрочем, теперь это делают только ради формы.

Тема проповеди: «Если болен один член церкви, вся церковь больна».

Мэтр Никола Миди воодушевлен. Он говорит с жаром. Он уверяет, что единственная возможность для «больной церкви» «выздороветь» — это «отсечь зараженный член».

И он заканчивает словами: