Эти вопросы относились к тайному свиданию Жанны с королем, на котором, впрочем, присутствовали двое или трое других лиц. Судьи знали (конечно, через Луазлера), что королю было послано знамение в виде короны и что знамение это было подтверждением того, что на Жанну действительно возложено великое дело. Но все это остается тайной до сих пор, то есть сущность самой короны, я хочу сказать, — и останется тайной навсегда. Мы никогда не узнаем, настоящая ли корона сошла на голову короля или же то был символ, плод мистической фантазии.
— Ты видела корону на голове короля, когда он получил откровение?
— Не могу сказать вам об этом, не нарушив данную мной клятву.
— Была у короля на голове корона в Реймсе?
— Мне кажется, что король надел на голову корону, которую нашел там, но другая, гораздо более роскошная, была принесена ему потом.
— Видела ты эту корону?
— Я не могу отвечать вам, не нарушив клятвы. Не важно, видела я ее или нет, я слышала, что она была богата и великолепна.
Они продолжали мучить ее утомительными вопросами насчет таинственной короны, но более ничего не узнали. Заседание закончилось. Долгий, тяжелый день для всех нас.
Глава IX
Отдохнув один день, суд снова принялся за дело в субботу, 3 марта.
Заседание это было из наиболее бурных. Все судьи потеряли терпение, и было из-за чего. Ведь все эти шесть десятков выдающихся богословов, знаменитых крючкотворцев, испытанных гладиаторов законоведения покинули важные должности, где присутствие их было необходимо, и съехались сюда из разных городов, чтобы выполнить задачу, весьма легкую и несложную: вынести смертный приговор крестьянской девятнадцатилетней девушке, не умевшей ни читать, ни писать, не посвященной в замысловатости и хитросплетения судопроизводства, лишенной возможности вызвать свидетелей своей стороны или выбрать себе защитника или руководителя и вынужденной своими силами обороняться от враждебного судьи и от сговорившихся присяжных. Через каких-нибудь два часа удалось бы ее опутать, запугать, разбить все ее доводы, изобличить ее. Это было вне всяких сомнений — как им казалось. Но они ошиблись, часы растянулись в целые дни, и то, что казалось легкой стычкой, превратилось в долгую осаду; дело, на первый взгляд столь несложное, в действительности оказалось невероятно трудным; слабая жертва, которую предполагалось смахнуть прочь, как пушинку, стояла незыблемо, словно скала; и в довершение всего, если кому-нибудь и пришла очередь посмеяться, то, конечно, девушке-крестьянке, а никак не судьям.
Но она не смеялась, потому что не была такова; зато смеялись другие. Весь город исподтишка хохотал, и суд знал об этом, и самолюбие его сильно страдало. Члены суда не были в состоянии скрыть свою досаду.
Заседание, как я уже говорил, было бурное. Легко было видеть, что эти люди решили во что бы то ни стало выудить сегодня у Жанны такие признания, которые сократили бы судебное разбирательство и привели бы его к скорому концу. Это показывает, что, при всей своей опытности, они еще не знали, какова была Жанна. Они затеяли жаркую битву. На этот раз вопросы задавал не один из них: все принимали участие. Со всех сторон на Жанну сыпались вопросы, и по временам сразу было столько голосов, что она просила их выпускать свои выстрелы по очереди, а не залпами. Началось с обычного:
— Еще раз мы требуем от тебя присяги безусловной и неограниченной.
— Я дам ответ на все, что упомянуто в proces verbal. В остальном же я буду руководствоваться собственным выбором.
Пять за пядью они оспаривали и старались вырвать у нее из-под ног ту почву, на которой она утвердилась; они озлобленно горячились и осыпали Жанну угрозами. Но Жанна была непреклонна, и допрос волей-неволей пришлось перевести на другие темы. Целых полчаса было потрачено на видения Жанны: каково было их платье, какие у них волосы, какая наружность и так далее? Они надеялись выудить из ее ответов что-нибудь пагубное, но — все напрасно.
После того, как и следовало ожидать, перешли к вопросу о мужской одежде. Задали ей опять несколько изрядно уже затасканных вопросов, а затем и несколько новых.
— Не случалось ли, что король или королева просили тебя оставить мужской наряд?
— Этого нет в вашем proces.
— Думаешь ли ты, что принятием одежды, приличествующей твоему полу, ты совершила бы грех?
— Я всеми силами старалась служить и повиноваться моему верховному Господу и Повелителю.
Через некоторое время они повели речь о знамени Жанны, надеясь поставить его в связь с чернокнижием и колдовством.
— Не было ли у твоих солдат штандартов, срисованных с твоего знамени?
— Да — у копьеносцев моей стражи. Это делалось для того, чтобы отличать их от остального войска. То была их собственная мысль.
— Часто возобновлялись эти значки?
— Да. Если копья ломались, то значки изготавливались заново.
Следующий вопрос покажет, что было целью предыдущих:
— Говорила ты своим солдатам, что значки, разрисованные наподобие твоего знамени, приносят счастье?
Это вздорное предположение оскорбило воинственную душу Жанны. Она выпрямилась и произнесла с величием, с горячностью: