Жанна д'Арк

Некоторое время Жанна стояла, задумавшись. Она успокаивалась, но по временам еще вытирала глаза, и иногда рыдания снова потрясали ее тело; однако приступы отчаяния были уже не столь сильны и повторялись все реже и реже. Наконец, она подняла глаза и, увидев Пьера Мориса, который вошел одновременно с епископом, спросила у него:

— Мэтр Пьер, где я буду нынче вечером?

— Уповаешь ли ты на Бога?

— Да, и по милости Его я буду в раю.

Затем Мартен Ладвеню исповедал ее; она пожелала причаститься. Но как же можно приобщить Святых Даров человека, который всенародно отлучен от Церкви и в такой же степени лишен права участвовать в таинствах, как некрещеный язычник? Монах не решался сделать это и послал спросить у Кошона, как ему надлежит поступить. Но в глазах этого злодея все законы, Божественные и человеческие, были равны — он не уважал ни тех, ни других. Он приказал удовлетворить все желания Жанны. Последние ее слова, быть может, пробудили в нем страх, но они не могли проникнуть в его сердце, потому что сердца у него не было.

И была дарована евхаристия этой бедной душе, которая в течение стольких месяцев страстно мечтала об этой милости. То была торжественная минута. Пока мы находились в тайниках тюрьмы, открытый двор замка успел наполниться огромной толпой — то были бедняки, мужчины и женщины, которые узнали о том, что происходит в келье Жанны, и, смягчившись сердцем, пришли… Зачем? Они сами не знали. Мы их не видели и не знали об их присутствии. А за воротами замка собрались еще большие толпы — тоже бедный люд. И когда мимо них были пронесены зажженные свечи, и шествие со Святыми Дарами направилось к темнице Жанны, то все эти люди опустились на колени и начали молиться за нее; многие плакали. В келье Жанны началось таинство причащения, а издалека доносился тихий, печальный напев — невидимые толпы читали литию о спасении отходящей души.

С этих пор боязнь огненной смерти покинула Жанну, чтобы вернуться только на один короткий миг, после чего все ее страхи исчезнут, и вместо них воцарятся отвага и спокойствие.

Глава XXIII

В девять часов Орлеанская Дева, Освободительница Франции, покинула тюрьму и в ореоле красоты своей невинной юности отправилась отдать жизнь за отечество, которое она так горячо любила, и за короля, который покинул ее на произвол врагов. Она ехала в телеге, в которой возят только преступников. В одном отношении с ней поступили хуже, чем с преступником: ибо, хотя ей еще предстояло выслушать приговор, который будет вынесен светским судом, однако на колпаке, вроде митры надетом ей на голову, были заранее начертаны слова осуждения:

ЕРЕТИЧКА, НАРУШИТЕЛЬНИЦА ОБЕТА,

ОТСТУПНИЦА, ИДОЛОПОКЛОННИЦА!

В повозке рядом с ней сидели монах Мартен Ладвеню и мэтр Жан Масье. Она была девственно прекрасна, нежна и непорочна в своем длинном белом одеянии, и когда она появилась из сумрака тюрьмы и, залитая волнами солнечного света, на одно мгновение остановилась светозарным пятном на фоне мрачных ворот, то над огромной толпой бедного люда пронесся говор: «Видение, видение!» И, упав на колени, они начали молиться. Многие женщины плакали. И мольбы об умирающей зарождались снова и могучей волной неслись дальше, утешая и благословляя Жанну на протяжении всего пути к месту смерти. «Иисусе, будь милостив! Сжалься, святая Маргарита! Молитесь за нее, все святые, архангелы и преподобные мученики — молитесь за нее! Святые и ангелы, будьте ее заступниками! Боже милостивый, да минует ее гнев Твой! Господи Боже, спаси ее! Сжалься над ней, Боже милосердный, молим Тебя!»

Справедливо и верно говорит по этому поводу некий историк:

«Неимущие и беспомощные ничего не могли дать Жанне д'Арк, кроме своих молитв; но мы верим, что молитвы эти не были бесплодны. История не знает другого столь же трогательного события, как эта рыдающая, беспомощная, молящаяся толпа, которая стояла у тюремных стен старой крепости коленопреклоненная, с зажженными свечами в руках».

И так всю дорогу: далеко раскинулась коленопреклоненная многотысячная толпа, густо усеянная бледно-желтыми огнями свечей — точно поле, по которому разбросаны золотистые цветы.

Впрочем, не все были на коленях: исключение составляли английские солдаты. Они стояли непрерывной цепью по обе стороны дороги; а за этими живыми стенами находились коленопреклоненные толпы.

Во время пути какой-то безумец в одежде священника, прорвавшись сквозь толпу и цепь солдат, бросился на колени рядом с повозкой, крича и рыдая, и умоляюще простер руки:

— О, прости, прости!

Это был Луазлер!

И Жанна простила. Простила его от всего сердца, которое не знало ничего, кроме всепрощения, сострадания и жалости по отношению ко всем страждущим — каковы бы ни были их преступления. И ни единым словом не упрекнула она этого жалкого негодяя, который дни и ночи взыскивал пути лжи, предательства и лицемерия, чтобы погубить ее.