Жанна д'Арк

Каноник с трудом сдержал тяжелый вздох. Он был очень стар, но такой исповеди еще не слышал. Или слышал? Разве молодой брат Тома, с которым они вместе посетили Жанну, не признался после этого со слезами на глазах, что он напрасно борется с изнуряющей завистью, ибо ей дано видеть то, во что он должен только верить? Тогда Ален улыбнулся. Но теперь он испытал такой внезапный и болезненный укол в дряхлое сердце, какой вряд ли когда-либо испытывал. Этот человек, которого искушал Господь, жил рядом с Жанной день за днем, в бою, в походе, на привале. Он жаждал ее, единственную надежду бедной, несчастной страны...

- Ты уверен, что не испытываешь к ней плотского вожделения? Есть ли у тебя жена в твоем родовом замке?

- Меня женили, когда мне было десять лет. Но женщины не представляют для меня предмета большого искушения. А Жанна, я Вам об этом уже сказал, неуязвима для плотской любви. И это тоже относится к ее магии, - голос Жиля задрожал от волнения.

- Ты говоришь: она принадлежит Господу. Но, может быть, тебе понятно, что мучит тебя, скорее всего, лишь стремление к собственному совершенству, расстояние между ней и тобой?

- Нет, меня мучит тоска по ее искусству, ее ясновидению, ее вещему слуху. Это просто мука, пытка, жгучая жажда. Если она не будет утолена, если мне не удастся проникнуть в суть ее тайны, то я не знаю, что произойдет, он застонал, глухо и упрямо, затем его широкие плечи под зеленой парчой затряслись, словно от подавленного рыдания.

Отец Ален закрыл глаза.

- Молись, сын мой. В каждом из нас есть убийца, грабитель и вор. Но в каждом есть и святой. Христос видит в тебе добро, а не зло. Он тебе поможет. Он защитит Жанну от власти лукавого. Она - надежда всего народа, и горе тебе, если ты это забыл. Прочитай "Символ веры" и трижды "Отче наш" с таким благоговением, каким ты

только можешь.

Медленно, словно через силу, Ален отпустил грехи коленопреклоненному Жилю и осенил его крестным знамением. Затем он снял епитрахиль, и Жиль встал, собираясь уходить.

- Можете ли Вы завтра прийти в церковь еще раз? Я буду служить мессу в шесть часов.

- Да, отец Ален, даже если мне для этого придется много проехать верхом, я успею. Могу я пожертвовать кое-какие деньги для бедняков из Вашего прихода? - он положил кошелек на стол с на редкость робким, почти извиняющимся смирением.

Городская стража еще не успела прокричать о наступлении полуночи, когда отец Ален, едва заперев за гостем дверь, выпил еще один, последний глоток, вино было его слабостью. При этом он взглянул на кошелек. До чего же он тяжел - отец Ален готов был поклясться всеми святыми! Он открыл кошелек. Монеты из чистого серебра, ими можно было наполнить блюдце. Столько денег отцу Алену не приходилось видеть целых полгода. Теперь он мог купить пару новых башмаков для вечно жалующейся Мадлен; а может быть, и для себя, так как его башмаки не годились для зимы. Еще нужно было помочь вдове из переулка, где жили канатчики, и пятерым ее крикливым озорникам, а может быть, также и хромому кузнецу за углом. Усмехаясь, Ален лег спать, на отдых оставалось всего пять часов.

Но сон не приходил к нему, а когда, наконец, к утру он погрузился в легкую дремоту, ему приснился страшный сон. Он увидел темный подвал, в котором извивались змеи, со змей текла кровь. Они превратились в кишки, где-то стонали дети в предсмертной муке, но их не было видно, затем появился Жиль с иссиня-черной бородкой и ужасным злым взглядом, глубоким как бездна.

Отец Ален проснулся от собственных стонов. Настало время идти служить мессу. Солнце только что поднялось над горизонтом, и было так хорошо смотреть на него после ночных призраков. Он встал с кряхтением, одряхлевшие руки и ноги болели, и лишь теперь он осознал нечто странное: бледное лицо Жиля с кроваво-красным ртом, которое со вчерашнего дня непрестанно его преследовало, внушало отвращение - настолько сильное, настолько подавляющее, какого каноник не испытывал ни к одному убийце или злодею. Он умылся свежей водой, кувшин с которой Мадлен поставила ему под дверь.

Так что же все-таки здесь кроется?..

Не прошло и часа, как отец Ален стоял у алтаря с тяжелым, полным терзаний сердцем. Ему следовало найти другие слова в разговоре с этим человеком, более угрожающим тоном взывать к его совести, более сурово предупреждать его. Ибо, несмотря на смирение, щедрость и благочестие Жиля де Рэ, в нем сидел дьявол высокомерия. Устами этого рыцаря говорило нечто новое, жуткое, богохульное, то, чего отец Ален никогда не встречал за все сорок пять лет своей службы. И это дьявольское сегодня же должно было возвратиться к Жанне, быть рядом с ней завтра и в последующие дни - рядом с Жанной, ангелом-хранителем Франции.