Мы очень гордились почестями, которыми было встречено появление Жанны во дворце; такие почести выпадают только на долю самых знатных и знаменитых людей. Но гордость эта — ничто в сравнении с тем, что мы почувствовали, когда покидали залу. Жанне при встрече оказали великий почет, а провожали ее как королеву. Сам король взял ее за руку и через всю залу проводил до дверей; блестящая толпа стояла по обе стороны и низко кланялась им, а серебряные трубы снова огласили воздух сладкозвучной игрой. У дверей король сказал ей на прощание несколько милостивых слов и, низко нагнувшись, поцеловал ее руку. Покидая собрание людей, простых или знатных, она всегда выходила из него с ореолом большей славы и уважения, чем вступала в него.
А любезность короля не ограничилась этим: он отослал нас в замок Кудрэ с отрядом факельщиков и дал нам конвой из своих телохранителей — свою почетную стражу, свое единственное войско; великолепны были доспехи и одежда солдат, хотя сами они, вероятно, уже много лет не получали жалованья. Чудеса, которые Жанна совершила перед лицом короля, уже успели сделаться достоянием всеобщей молвы, так что дорога была запружена народом, желавшим взглянуть на нее, и мы пробирались с трудом. А разговаривать нам было совершенно невозможно, потому что голоса наши тонули в буре радостных криков, которые раздавались при нашем появлении и волной сопровождали нас на всем пути.
ГЛАВА VII
Будучи обречены на тоскливое ожидание и бездействие, мы примирились со своей судьбой и вооружились угрюмым терпением; отсчитывали медленные часы и хмурые дни и уповали, что Господь пошлет, наконец, желанную перемену. Единственным исключением был Паладин — я хочу сказать, что он один из всех нас был счастлив и ничуть не тяготился праздностью. Отчасти это объяснялось тем удовлетворением, источником которого был его наряд. Он сразу по прибытии купил себе платье. Купил по случаю. То был полный наряд испанского всадника: широкополая шляпа с развевающимися перьями, кружевной воротник и такие же нарукавники, выцветший бархатный камзол с шароварами, короткий плащ, накидываемый на плечи, сапоги с раструбом, длинная шпага и все прочее. Словом, изящный и живописный костюм, для которого представительная фигура Паладина была подходящей вешалкой. Он носил это платье в свободные часы. И когда он принимал чванливую позу, положив одну руку на эфес шпаги, а другой покручивал свои недавно пробившиеся усики, то все прохожие останавливались и восторгались; и по правде говоря, было чем восторгаться, потому что он представлял собою красивую и величественную противоположность щуплому французскому дворянчику, затянутому в приглядевшийся французский костюм того времени.
Он был пчелиным королем маленькой деревни, ютившейся у подножия хмурых башен и бастионов замка Кудрэ, и общепризнанным властелином распивочной местного трактира. Стоило ему там раскрыть рот — и воцарялась тишина. Эти простые ремесленники и земледельцы слушали его с глубочайшим вниманием и благоговением. Ведь он путешествовал и видел божий мир, вернее, ту часть его, что лежит между Шиноном и Домреми, а для них и этого было много: хоть бы частицу этого повидать, и то слава богу. Он побывал в сражениях и умел мастерски описывать все неожиданности и злоключения, все опасности и ужасы походной жизни — в этом искусстве он был неподражаем. Он был петухом в этом курятнике, героем этой харчевни: он привлекал посетителей, как мед привлекает мух, а потому за ним ухаживали и трактирщик, и его жена, и дочь — они были его подобострастными и покорными слугами.