Жанна д'Арк. Факты, легенды, гипотезы

Затем она заявила, что голос сказал ей, чтобы она, Жанна, отправилась в крепость Вокулер и нашла тамошнего капитана Робера де Бодрикура и что он даст ей людей, которые пойдут вместе с ней. Жанна отвечала, что она — всего лишь бедная девушка, которая не умеет ни ездить верхом, ни вести войну. Потом она пошла к своему дяде (Дюрану Лассару. — В. Р.), которому сказала, что хочет немного у него пожить. И, проведя в его доме неделю, сказала, что ей нужно идти в Вокулер, и дядя ее туда проводил.

Когда она пришла в названный Вокулер, то сразу же узнала Робера де Бодрикура, которого до этого никогда не видела. А узнала его потому, что ей сказал об этом голос. Жанна заявила сему Роберу, что нужно, чтобы она отправилась во Францию. Но сей Робер дважды ей отказывал и отвергал и лишь на третий раз принял и дал людей. Голос ей говорил, что так все и произойдет» (Т, 1,49).

Жанна не назвала дату прихода в Вокулер. Тем не менее из ее показаний следует, что это произошло уже {68} после того, как англичане осадили Орлеан. Жанна совершенно определенно связывает замысел «идти во Францию» с намерением снять осаду. Это решение далось ей нелегко, в итоге мучительной внутренней борьбы, но, приняв его, Жанна следовала по избранному пути бесповоротно.

Нуждаются, очевидно, в разъяснении слова Жанны о том, что Робер де Бодрикур дважды отказывал ей. Биографы обычно связывают это с двумя приходами Жанны в Вокулер (в мае 1428 г. и в начале 1429 г.). Однако уже упоминавшаяся выше Екатерина Ле Ропе, в доме которой Жанна жила в начале 1429 г., рассказывала, что однажды к ней явился Бодрикур в сопровождении местного священника Жана Фурнье. Священник был облачен в епитрахиль; он сказал капитану, что если в этой девушке есть что-то дурное, то она не приблизится к нему. Но Жанна подошла к священнику и стала перед ним на колени. «И когда, — продолжает Екатерина, — Яшина увидела, что Робер [де Бодрикур] не хочет проводить ее, она сказала, и я сама это слышала, что ей нужно пойти туда, где находится дофин, говоря: „Разве вы но слыхали пророчества, что Францию погубит женщина, а спасет дева из Лотарингии?"» (D, I, 298). Видимо, эту вторую встречу с комендантом Вокулера и имела в виду Жанна, когда говорила на суде, что Бодрикур дважды ей отказал.

Таковы аргументы, убеждающие нас в том, что приход Жанны в Вокулер следует, по-видимому, датировать концом 1428—началом 1429 г.

Но как же тогда объяснить странную ошибку Бертрана де Пуланжи, который определенно утверждал, что присутствовал при разговоре Жанны с Бодрикуром «близ дня вознесенья господня» (13 мая 1428 г.)? Трудно допустить, чтобы свидетель, подробно описавший событие, которое сыграло такую важную роль в его собственной жизни, мог даже по прошествии четверти века забыть или перепутать, когда оно произошло — поздней весной или зимой. Скорее всего было что-то напутано в записи его показаний. Может быть, прав П. Тиссе, высказавший в осторожной форме догадку, что ошибся секретарь, написав в латинском переводе (французский оригинал, как известно, не сохранился) Аscesionem Domini (вознесенье господа) вместо Аdventum Domini (пришествие господа; {69} так называются по католическому календарю четыре неполные недели, предшествующие рождеству) (Т, II, 50), Как бы там, впрочем, ни было, ясно одно: дата, фигурирующая в показаниях Пуланжи, не находит подтверждения во всех остальных источниках, которые в то же время хорошо согласуются друг с другом. Предпочтение в таком случае нужно отдать не изолированному свидетельству, каким бы авторитетным оно ни казалось, а неси совокупности материала.

События, по всей вероятности, разворачивались следующим образом. В начале лета 1428 г. у Жанны уже существовал замысел коронации дофина (см. показания Мишеля Лебуена о разговоре с Жанной накануне иванова дня). Нападение бургундцев, заставившее жителей Домреми искать спасения в Нефшато (июль 1428 г.), видимо, утвердило ее в мысли о своем особом призвании. Об этом можно судить по одному не вполне, впрочем, ясному эпизоду, развязка которого пришлась на время пребывания Жанны в Нефшато.

Некий юноша, о котором мы ровным счетом ничего не знаем, привлек Жанну к суду, обвинив в том, что она якобы обещала выйти за него замуж, но потом взяла свое слово назад. Дела по нарушению обязательств о вступлении в брак относились к компетенции епископских судов, и Жанна была вызвана в епархиальную курию Туля. Придя туда из Нефшато, она выиграла тяжбу, заявив под присягой, что никакого обещания не давала (Т, I, 123). На суде в Руане она призналась, что сделала это вопреки воле родителей («Отец с матерью строго следили за ней, держали в повиновении, и она подчинялась им во всем, кроме процесса, который имела в Туле по делу брака») (Т, I, 127),