Изабо стало страшно. По глазам мужа она видела, что начинается новый приступ, но рядом не было ни медиков, ни его дядей, которые единственные могли физически усмирить безумца. Попробовала отшутиться, чтобы успокоить гостей, но Шарль вдруг отскочил от нее, закрываясь руками, завопил: «Оборотень! Шлюха-оборотень!», а потом вырвал алебарду у стражника возле двери и, радостно оскалившись на разлетевшихся словно пух от метлы гостей, заорал то самое страшное: «Измена!».
Острым концом алебарды он погнал королеву из залы, потом по коридорам – до самой спальни. Там сорвал с кричащей перепуганной жены одежду, повалил на постель, изнасиловал и принялся избивать.
Крики о помощи, перемежаясь с визгом, разносились по всему дворцу; но ни гости, ни челядь, ничего не могли сделать. Король есть король. И даже безумный, он все равно остается неприкосновенным помазанником Божьим! Только когда крики перешли в хрип, и всем стало ясно, что королева вот-вот будет задушена, Гийом дю Шастель решительно бросился в спальню и, оглянувшись – не видит ли кто, ударом крепкого кулака на время усмирил обезумевшего монарха.
Шарля тут же увезли в Лувр, к медикам, которые констатировали ухудшение в состоянии больного. Синяк на лице Божьего помазанника списали на неудачный удар о древко алебарды, а фиолетово-черные отметины на шее королевы покрыл поцелуями срочно вернувшийся из Шартра герцог Орлеанский.
О, Луи тогда был в ярости! Какой повод! Какой простор для гнева и мщения! Он даже пытался развить бурную деятельность, желая всем доказать, что в делах чести не остановится даже перед братом-королем! Безопасности ради тут же отослал из Парижа Гийома дю Шастель вместе с его братом Танги, велев им затеряться в действующей армии где-нибудь на северо-западном побережье. Затем вызвал к себе Бернара д’Арманьяка и надолго уединился с ним, предложив Изабо «пока не волноваться».