Жанна д'Арк из рода Валуа

Что уж теперь притворяться… Любовь любовью, однако, закрывать глаза на то, что Луи не способен управлять страной, было бы большой глупостью. Кое-как Изабо сумела убедить честолюбивого герцога переложить большую часть королевских обязанностей на дядей – герцога Бургундского и герцога Беррийского, а самим утонуть в море любовных утех, расточительства и беззаботности, но это было так сложно! Луи изо всех сил упирался, требовал полной власти и только дипломатичность герцога Филиппа позволила устроить так, чтобы все остались довольными. Изабо считалась регентшей, которую, ради её же безопасности, удалили от безумного Шарля. Луи, изображая короля, сорил деньгами направо и налево, и вводил новые налоги, поднимая муть плебейского негодования в черни. А герцог Филипп любезно закрывал глаза на всё, устраивая дела свои, своего герцогства и своего кривоногого сынка.

Он предоставил Луи рыть себе могилу собственными руками.

Но это Изабо понимает только теперь. Тогда же она совсем потеряла голову от свободы, от любви и кажущейся абсолютной власти!

В те счастливые времена она ещё жалела коронованного безумца. Сажать под замок его не осмеливались, но он сам, целыми днями, дрожал в своих покоях и бросался с криком «Измена!» на любого вошедшего…

О, Господи, как же сложно было искать ему слуг тогда! Все боялись.

Изабо и сама долго не могла без дрожи слушать рассказы очевидцев о позорном окончании Бретаньского похода. Словно наяву вставали перед ней убитые мужем беспечные дворяне, а в ушах начинался звон и скрежет его меча о железные доспехи тех, кто, пользуясь их относительной неуязвимостью, решился всё же подъехать и усмирить обезумевшего монарха.

Нет, нет! Она бы не хотела увидеть в один прекрасный день, как супруг несётся на нее с криком «Измена», пусть даже и с волосяной подушкой в руках…

Но тогда он бы на неё ещё не кинулся… На любого – да, но только не на неё – вожделенную жену, припав к груди которой, Шарль засыпал, как доверчивый ребёнок. И она изредка дарила ему эту радость, приезжая в Лувр, как укротительница, как спасительница и ангел утешения!

Эх, придушить бы полоумного идиота прямо тогда!

Но Изабо была слишком счастлива. Она даже честно пыталась лечить супруга и осыпала милостями любого, кто обещал, хоть какое-то, исцеление. Однако, ни медики, ни оккультисты, всех мастей, ничего не смогли сделать. Разве что, появилась при дворе новая игра в раскрашенные картинки, которую придумали специально для успокоения безумного короля.

А потом внезапно улучшение наступило само собой.

И, кстати, поначалу всё было не так уж и плохо. В ослабевшем короле прежнего любовного пыла почти не осталось. И, хотя он старался донимать супругу, как и раньше, силы были уже не те.

Не осталось их и на управление страной. В итоге, даже при относительно здоровом короле, владели Францией, всё те же, два человека – герцог Бургундский, умный и корыстный политик, готовый разделить страну с англичанами, как хлебный пирог, лишь бы они наелись и не разевали рот на Бургундию; и герцог Орлеанский – весело разорявший отечество, ради собственных прихотей.

Болван Шарль слушался их во всем, даже в минуты просветления не понимая, что эти двое пользовались Францией, как и его женой – один со сладострастным упоением, а другой – с неизменной выгодой. Если же король, вдруг, начинал артачиться, его, словно младенца соской, немедленно усмиряли каким-нибудь турниром или празднеством, по устройству которых все тут были мастера.

Впрочем, Изабо подобные тонкости мало волновали. Пускай себе тешатся – ей ведь тоже перепадало. Главной заботой, по-прежнему, оставались удовольствия. А критерием счастливой жизни было отсутствие всего, что могло бы этим удовольствиям помешать.

И королеве, действительно, мало что мешало.

Шарль, благодарный за заботу во время болезни, позволил Изабо оставить свой двор в особняке на улице Барбет, где она укрывалась в период безумия супруга. И свидания с Луи продолжились открытыми и свободными, даже при здоровом муже. Так что скоро Изабо и сама уже толком не знала, от кого у неё родились почти подряд три девочки – Мари, Мишель и Катрин.

Хотя, нет, Катрин точно от Луи – у неё такие же голубые глаза…

Зазеркалье подернулось странной дымкой, и королева почти вплотную приблизила лицо к отражению.

Какая гладкая кожа. И шея ровная, ни единой морщинки. Как долго они ещё останутся таковыми? И не пропадет ли красота, как и прежнее её счастье, не вовремя и очень быстро?

Не дай, Господи!

Она уже стояла однажды на пороге отчаяния и до сих пор отлично помнит, как прятала под высоким воротом синяки и ссадины на этой шее…

Изабо жадно всматривалась в собственное лицо. «Не хочу, не хочу! – с отчаянием повторяла она. – Я каменею перед страхами и унижениями! Если Бургундец обвинит меня перед королем, начнется ад, хуже того, который был, и я тысячу раз позавидую Луи, потому что он ещё легко отделался…»

Пять лет назад у короля снова начались приступы безумия, и герцог Филипп почти приказал ей не покидать особняк Барбет.

Но Лувр не тюрьма.