Жанна д'Арк из рода Валуа

– Вот и предложите королю назначить управляющим двора вашего сына мессира Танги дю Шастель. Таким образом, из одного доброго дела вы получите сразу несколько неоспоримых выгод. Во-первых, растроганный король, которого вы несомненно этим расположите к себе; во-вторых, преданный господин дю Шастель, который один стоит больше чем свора ваших нынешних придворных, и который будет блюсти ваши интересы в Пуатье, как свои собственные; в-третьих – сторонники Орлеанского дома, которые обязательно отметят, что вы не забываете слуг убитого герцога и сплотятся вокруг вашего величества быстрее и охотней, чем по зову графа д'Арманьяк. И, я уже не говорю о том, какой удар вы нанесёте придворным сплетникам, выдумавшим нелепую историю о том, что маленький Шарль вам в тягость… А потом, не давая никому опомниться, продолжайте вести себя так, словно ничего плохого с вами не происходило. Верните румянец на это дивное лицо, достаньте наряды, забыть которые невозможно, закажите новые… Желаете, я пришлю вам своего ювелира? Веселитесь, кажитесь беззаботной, когда его величество здоров, и предельно заботливой, когда он болен, и вы сами удивитесь, как скоро наступит день, когда мечта об уединении станет вашей единственной мечтой, и без совета с вами король не возьмется назначить на службу, не то что собственного камердинера, но даже коннетабля…

Герцогиня остановилась перевести дух и, с удовлетворением отметила, что королева задумалась. «Главное, не дать ей думать слишком долго», – сказала она себе, полагая, что Изабо размышляет над её словами. Но перед глазами Божьей помазанницы, ещё недавно исторгавшими потоки слёз, плыли в этот момент упоительные картины таинственных балов, наполненных мерцанием свечей и бросаемых из темноты пылких взглядов, любовных утех и перешептываний под звуки лютни… Ах, неужели все это возможно вернуть всего лишь назначив на должность какого-то там рыцаря?

– Вы молчите, мадам? – вкрадчиво спросила мадам Иоланда. – Моё предложение кажется вам глупым и неисполнимым?

– Нет, что вы, – встрепенулась Изабо, еле вырываясь из приятных грёз. – Я и сама все время о чем-то таком думала, просто не могла найти достойного повода… Этот ваш дю Шастель подвернулся очень кстати…

Она хотела встать, но вспомнив про треклятую талию, задранную чуть не по подмышки, передумала и только поёрзала в кресле, ставшем вдруг ужасно неудобным. Ребенок в животе тоже завозился, а потом толкнулся так, что королева охнула.

– Что с вами, ваше величество?! – кинулась к ней герцогиня.

– Ничего, ничего, – простонала Изабо, – это моё… недомогание. Так бывает.., от сильной головной боли…

– О да, я знаю.

Герцогиня, с тревогой вполне искренней, понаблюдала, как разглаживается, сведённое болью, лицо королевы, как проясняется её взгляд, потом, взяла в руки оставленную пажом шкатулку, достала из неё небольшой сосудик мутного стекла с горлышком, обвязанным чистым полотном, и снова подошла к креслу.

– Вы совершенно расстроены, мадам, – произнесла она участливо. – Простите. Мне не следовало так вас утомлять.

– Нет… Ничего. Я вам даже признательна.

– О, – герцогиня недоверчиво покачала головой. – Это говорит одно только королевское великодушие. Но, чтобы загладить свою вину, я хотела бы предложить вам чудодейственное средство. – С этими словами она протянула королеве стеклянный сосудик. – Это снадобье совершенно безобидное, однако побуждает все жизненные соки разносить по телу тепло и покой. Секрет приготовления мне рассказал монах-францисканец ещё в Арагоне, и с тех пор я пользуюсь им так же часто, как молитвенником.

Изабо с опаской глянула на мутное стекло, за которым угадывалась какая-то тёмная жидкость, и невольно вжалась в кресло поглубже. Принимать незнакомые снадобья было всегда опасно, а в её положении – опасно вдвойне.

– Вы, как будто знали, что я расстроюсь, – пробормотала она в замешательстве.

– Я взяла с собой всё, что могло понадобиться для лечения, если бы мой лекарь счел недомогание вашего величества серьёзным, – ответила герцогиня. – Не бойтесь. Чтобы вас успокоить, я могу первой его принять.

Мадам Иоланда быстро отвязала полотняную обмотку с горлышка и уже подносила сосудик к губам, когда королева её остановила.

– Неужели вы думаете, что я унижусь до недоверия, – спросила она с той долей высокомерия, которую герцогине и хотелось услышать. – Оставьте ваше снадобье, я приму его за обедом.

– Его надо принимать до еды, мадам.

– Хорошо. Подайте мне тот серебряный кубок.

«Всё-таки не доверяет – хочет посмотреть, не потемнеет ли серебро, – подумала мадам Иоланда. – Да и чёрт с ней, лишь бы выпила!»

Она наполнила кубок вином, затем поставила его и снадобье на чеканное турецкое блюдо и почтительно поднесла всё это Изабо.

Королева, с напускным безразличием понаблюдала, как герцогиня доливает ей в вино темноватое зелье, потом выпила, всем своим видом демонстрируя полное доверие, и, пока остатки зелья убирались обратно в шкатулку, с удивлением обнаружила, что покой и тепло на самом деле разливаются по её телу.