Жанна д'Арк

Жанну перевезли в лагерь Ла-Шапель, где она провела в молитвах часть предыдущей ночи. На следующий день, несмотря на свою рану, она собиралась уже выехать с герцогом Алансонским, но "пришли герцог де Бар и граф де Клермон от имени короля", отдавшего приказ к отступлению. По приказу герцога Алансонского был выстроен мост из лодок для возобновления наступления – ночью король приказал его разрушить.

Затем, оставаясь в Сен-Дени до вторника 13 сентября, он дал приказ "вернуться к реке Луаре к большому огорчению Девы". Более чем когда-либо, как сказал Потон де Ксентрай, люди "из Королевского совета" восторжествовали над людьми "ратных подвигов".

Перед тем как уехать, Жанна повесила в базилике Сен-Дени в знак данного обета "белые ратные доспехи с мечом, полученным пред городом Парижем" (это был меч солдата, взятого ею в плен во время штурма города).

Она "не боялась ничего, кроме предательства", но предательство таилось повсюду со времени возвращения с миропомазания. Герольд Берри рассказывает, что во время пребывания в Компьене. еще до наступления на Париж, король принял Жана Люксембургского, "который дал ему много обещаний заключить мир между королем и грецогом Бургундским, из которых ни одного не выполнил, а только обманул короля". Что же до самого герцога Филиппа Доброго, он направил к Карлу Пьера де Бофремона. сеньора де Шарни, известить его, "что тот получит от него Париж… и что он приедет в Париж говорить с теми, кто поддерживает его; для этого ему нужно охранное свидетельство; и названный герцог получил охранное свидетельство короля, но, когда он прибыл в Париж, герцог Бедфорд и он заключили союз – более сильный, чем ранее, – против короля".

И эта вторая сцена одурачивания произошла, когда Карл VII уже вернулся в Жьен, 21 сентября. В этот момент для Жанны имело значение только то, что эра побед закончилась: она видела, как распадается огромная "армия миропомазания", собравшая стольких людей, объединенных общей надеждой. Это моральное поражение для нее, так точно выполнившей обещания, благодаря которым король и его окружение решились действовать, оказалось самым мучительным. Наивысший момент ее триумфа, когда король был миропомазан в Реймсе и в глазах всего мира, а самое главное, своего народа предстал законным государем, ознаменовал резкую перемену положения: отныне Карл – король и все зависит только от его воли. Он намеревается проводить свою собственную политику, не имеющую ничего общего с политикой "ратных подвигов"; она нацелена на примирение, и только на примирение, с герцогом Бургундским, возможно, чтобы сгладить неприятнейшее воспоминание о "западне в Монтеро", где погиб Жан Бесстрашный, а возможно, и потому, что, по словам Персеваля де Кани, "казалось, что в это время он доволен милостью, оказанной ему Богом, и не собирается что-либо предпринимать". Однако Карл чувствует, что разочаровал жителей добрых городов и весь свой народ, теперь вставший на его сторону, – это видно из циркулярного письма, вышедшего из королевской канцелярии 13 сентября; до нас дошел только один экземпляр письма, направленного жителям города Реймса, – король явно хочет ободрить своих подданных. Он собирается "проехать с другой стороны реки Сены", поскольку с герцогом Бургундским заключено перемирие, и он готовит мир; а если он и уводит с собой армию, так только потому, что ее длительное пребывание "оказалось бы слишком разорительным для наших районов с этой стороны реки". И пусть все успокоятся: ежели герцог Бургундский не сдержит свое обещание, король вернется с "большой армией".

Карл VII: "непостоянство, недоверчивость, а главное, зависть"

Как быть теперь? Одной фразой, прекрасно подводящей итог переговорам и колебаниям, герольд Берри заключает: "Когда король находился в Жьене, герцог Алансонский пожелал увести Деву и солдат короля в Нормандию, но сеньор де Ла Тремуй не захотел этого". Со своей стороны хронист герцога Алансонского добавляет: "А Дева осталась при короле… очень опечаленная отъездом герцога". "Они, – пишет Персеваль де Кани, имея в виду советников, – ни за что не хотели… допустить, чтобы Дева и герцог были вместе, с тех пор он с ней больше не встречался, и эта утрата невосполнима".

Такое поведение Карла VII, кажется, отлично показывает, что это за человек. Очень точную характеристику ему дал бургундский хронист Жорж Шателлен, оставивший нам незабываемые портреты главных персонажей своей эпохи, столь же выразительные, как и портреты кисти Жана Фуке. Этому "Карлу Седьмому" он приписывает три порока: "непостоянство, недоверчивость, а главное, зависть". Он пишет:

"Вокруг его персоны происходили частые и разнообразные замены, так как он имел привычку по истечении некоторого времени, когда кто-то из его окружения поднимался на вершину колеса (фортуны), скучать и при первом же удобном случае, который мог дать хоть какую-то возможность соблюсти приличия, с удовольствием переворачивал колесо сверху вниз".