Жанна д’Арк из рода Валуа. Книга 1

Матримониальные планы относительно Рене давно закрадывались в голову Лотарингского герцога, и он бы не колеблясь отступил от данного когда-то слова, не выдавать дочерей за французов, будь молодой человек первым сыном и наследником своего отца. Впрочем, Карл и на это бы глаза закрыл – мальчик проявил недюжинные способности, как в общих науках, так и в делах приората, и, по словам тех, кто его экзаменовал, вполне готов и достоин занять почетную должность в шаге от магистра. Но герцогу требовался преемник, не только посвящённый в тайные мистерии, но и облечённый достаточной светской властью, чтобы отстаивать в нынешние тяжкие времена интересы Лотарингской империи, созданной с таким трудом. И вот, кажется, всё счастливейшим образом разрешалось! Щедрое предложение епископа Лангрского, внешне довольно неожиданное, но, по сути, вполне объяснимое, решило проблему так, что довольными оставались все заинтересованные стороны. Земли де Баров издревле входили в состав Лотарингии, так что теперь, женившись и получив это герцогство, Рене делался лицом имущественно заинтересованным в дальнейшем процветании области, а также владетельным князем с правом набирать собственное войско и заседать в Королевском совете. Таким зятем не погнушались бы даже дяди и кузены короля, желающие укрепить собственные территории, а уж Карлу Лотарингскому, кажется, сам Господь велел немедленно браться за перо и писать в Бурже о своём безусловном согласии.

Но он не спешил.

Не спешил, потому что существовало и два других письма – письмо-«настоящее» и письмо-«прошлое» – и следовало все действия совершать очень осторожно, чтобы без потерь пройти по тонкому лезвию того меча, которое отделит нужное от ненужного.

Письмо-«настоящее», то самое, на котором покачивался гипнотизирующий герцога шнур с обломком печати, было подписано дофином Шарлем.

Скупо и, вроде бы без особых эмоций, Шарль сообщал Карлу Лотарингскому, что войска герцога Бургундского захватили Париж, беспрепятственно войдя в город через ворота, открытые предателями из числа горожан. Резня, которая началась после этого на улицах и в домах, не имела ничего общего с теми, якобы, благородными побуждениями, которыми Бургундец себя оправдывал. Его солдаты так яростно избавляли город от «арманьякской заразы», что под угрозой оказалась жизнь и самого дофина, которого рыцарь Дю Шастель вынес из Лувра, завернутого в одеяло, при посредничестве камергера короля Раймона де Виллара. Рыцарей и горожан, пытавшихся защищаться, либо резали без разбора, как свиней, прямо на улицах, либо выбрасывали из окон их домов под дубины радующейся разбою черни.

С помощью городских старшин дофину удалось скрыться в Бастилии и закрепиться там с несколькими верными людьми. Оттуда, со стен крепости, особенно хорошо было видно, что вторжение герцога Бургундского более всего напоминало военный захват, когда город отдаётся на разграбление и поругание. «Скорей всего, и сама Бастилия подвергнется осаде по всем правилам военного похода, – писал дофин, – но я не теряю надежды выбраться отсюда невредимым, и тогда возмездие не заставит себя ждать. Крики „Долой приспешников Арманьяка!“, которые звучат здесь повсюду, приравнены нами к государственной измене, поскольку наш венценосный отец всегда благоволил графу. А бунт черни, взбудораженной герцогом Бургундским, сродни тому, что случился в годы правления нашего прародителя, Божьей милостию короля Шарля Мудрого…»

Письмо это доставил падающий с ног гонец, который еле смог вырваться из бунтующего Парижа. Ехал он долго, кружным путем, поэтому значительно отстал от шпионов самого герцога Карла. В итоге, читая в письме дофина о разбоях в столице, его светлость уже знал, что безумный король, все равно что в плену у собственной жены и герцога Бургундского, граф Арманьякский брошен в тюрьму и, скорей всего, уже мертв, а самому Шарлю удалось благополучно бежать в Мелен.

Но в целом – и сообщения шпионов, и это письмо – составили довольно объёмную картину, которая позволила определить своё отношение к письму третьему…

Оно пришло последним, уже из захваченного Парижа. Листок, исписанный достаточно небрежно, чтобы не оставалось сомнений – писала сама королева. Лично! И предлагала она Карлу, ни больше, ни меньше, как должность коннетабля при своём новом дворе.

Приди это письмо в другое время и не с первыми двумя, герцог давно бы ответил отказом и думать забыл об этом, в принципе лестном, но лично для него, унизительном предложении. Однако, именно сухость тона более всего убеждала, что королева предлагала высокую должность с чужих слов. И единственным, кто мог ей такое посоветовать, был несомненно Жан Бургундский.

Вот поэтому-то, отослав секретаря уже более часа назад, герцог Карл сидел в своем нетопленном кабинете, размышляя и не отводя глаз от шнура с обломком королевской печати…

В дверь робко просочился слуга, которому велено было незамедлительно сообщить о прибытии Рене. На еле слышный шорох Карл сразу вскинул голову, выбравшись, наконец, из оцепенения.

– Что?!

– Господин Рене прибыл, ваша светлость.