Ла Тремуй вздохнул и положил руку на грудь, где красовалась траурная лента вдовца.
– Скорбные семейные дела не позволяли мне… Но сегодня, в этот горький для всех час, я прибыл, чтобы снова служить своему королю!
– Пылкие речи, – усмехнулся де Ре. – Сейчас, это последнее, что ему нужно.
– Я привёз не только пылкие речи, но и новости от мессира де Ришемон, – как бы, между прочим, сказал Ла Тремуй, оглядываясь на двери в комнаты дофина, из которых только что вышел и теперь озирался по сторонам герольд.
Глаза де Ре сверкнули любопытством.
– Если новости те, о которых я думаю, то вам тут будут рады.
– Мне тут будут рады, – самодовольно ответил Ла Тремуй.
И, поклонившись герцогине, величаво двинулся навстречу герольду.
В комнате, где дофин принимал посетителей, несмотря на тёплые дни, был растоплен камин. Простудившийся накануне Шарль, зябко кутался возле него в меха. А поодаль, возле оконной ниши… О, Господи! Ла Тремуй чуть не споткнулся на ровном месте!.. Там стояли и о чём-то озабоченно переговаривались, герцогиня Анжуйская и Жан Бретонский, собственной персоной!
Как только Ла Тремуй вошел, герцогиня бросила на него взгляд, в котором явственно читалось: «Какой чёрт тебя сюда принес?!», но тут же снова повернулась к герцогу, внимательно слушая, что он ей говорил.
– Рад видеть вас, Ла Тремуй, – откашлявшись, сказал Шарль. – Слышал, у вас в семье горе.
Ла Тремуй упал на колено.
– Сегодня у нас у всех горе, ваше величество. И я приехал в вам не за утешением в своей беде, а чтобы принести утешение в нашей общей… Его светлость Артюр де Ришемон почтил меня особым доверием сообщить вам о его расположении… Впрочем, – Ла Тремуй бросил короткий взгляд на Жана Бретонского, – кажется, для вас, сир, это уже не новость.
– Да, – кивнул Шарль, запахиваясь плотнее. – Я уже назначил Ришемона своим коннетаблем. Но вам, всё равно, рад. Можете остаться при моём дворе, должность я вам подыщу.
– Благодарю, ваше величество.
Слегка разочарованный тем, что всё прошло далеко не так эффектно, как хотелось, Ла Тремуй приблизился к протянутой руке Шарля и, целуя её, бросил осторожный взгляд на герцогиню. Но мадам Иоланда только хмуро посмотрела в их сторону, не прерывая своей беседы с герцогом.
– Её светлость тоже потеряла кого-то при Вернейле? – тихо спросил Ла Тремуй.
– Нет…
Шарль снова закашлялся, потом вытер рот платком и зло сообщил:
– Матушка получила официальное требование вернуть Анжу английской короне.
Нанси
Тайное хранилище в библиотеке представляло собой низенькую комнатку под арочным сводом, заставленную сундуками, ларцами и несколькими реликвариями. Самые древние, как сундуки, так и реликварии, отличались более грубой работой в своих отделках, но те, что были новее, поражали воображение, как богатством украшений, так и тонкостью их исполнения.
Сюда, ушедший, наконец, в отставку, Карл Лотарингский привёл своего зятя Рене, чтобы обсудить вопрос чрезвычайно важный и, более чем, секретный.
– Даже не знаю, что ещё можно предложить твоей матушке, – ворчал Карл, рассматривая реликварии. – Палец Людовика Святого она отвергла. Части Животворящего Креста и Святой гвоздь – заметь, подлинный! – тоже. Про часть губки со святой кровью и наконечник копья Лонгина сказала, что таких реликвий у всех полным-полно… А здесь, между прочим, наконечник копья самый, что ни на есть, подлинный! С того самого древка, которое Баязет прислал папе Иннокентию Восьмому…
– А как же то, которое получил король Людовик? – спросил Рене.
Герцог с укором посмотрел на зятя.
– Ты очень невнимательно читал историю ордена, мой дорогой. Если помнишь, из Иерусалима перед самым нападением сарацинов копьё перевезли в Антиохию. А где проходило то заседание Приората, на котором Братство Ормуса и Гуго де Пейн, как первый Великий Магистр Храма, постановили, что святые реликвии не должны подвергаться случайностям, которые несут войны, смены королей и пап, равно как и подвергаться всем тем неприятностям, которые порождают угодничество, предательство или страх?..
– В Антиохии, – усмехнулся Рене.
– Вот! Так неужели ты думаешь, что они просто поговорили и вернулись во Францию, оставив реликвии – а там было всё, не только копьё Лонгина – в таком хранилище, из которого их – вот уж чудо, верно? – изъяли и перевезли в Константинополь, где устроили настоящую распродажу! Единственной подлинной вещью осталось только древко копья, да и то лишь потому, что ни кровь Христова, ни его тело, этого древка не касались. Но вот наконечник…
Герцог бережно открыл реликварий из серебра, сделанный в виде раскрытой ладони. Снаружи две глубокие борозды обозначали на ней только линию Жизни и линию Судьбы, но внутри линия вообще была одна, вертикальная, идущая параллельно ржавому наконечнику копья, покоящемуся на черном бархате.
– Вот он, подлинный.
Карл поманил Рене подойти поближе.
– Людовику Святому, в общем-то, жаловаться не на что. Наконечник, который ему продали, такой же древний, как и этот, а разницу составляет только то, что на этом подлинная кровь Христова.