Жанна де Ламот

Да и прежде, чем возиться с этим человечком, нужно было позаботиться о княгине Марии. Опасности для нее никакой не было. Платок, который был брошен ей в лицо, был пропитан сильнейшим наркотиком, способным мгновенно усыпить, но безвредным.

Дук сам же, под видом Белого, дал этот платок бывшему графу Савищеву, носившему имя Люсли и желтую кокарду их общества. И он дал ему этот платок вовсе не для того, чтобы он усыпил им его жену. Она же вдохнула всего один раз, а затем дук, выскочив из-за портьеры, отбросил мнимого Люсли и схватил платок.

Теперь дук поднял княгиню Марию и поднес ее к балконной двери, зная, что свежий воздух сейчас же приведет ее в себя.

Из сада повеял легкий ветерок; вздохнув, княгиня Мария открыла глаза. Дук бережно усадил ее в кресло.

— Прежде всего, ваша очередь! — произнес он. — Я все слышал, что тут было, слышал и ваш разговор с Николаевым и спас вас от этого ворвавшегося к вам негодяя!.. Итак, если бы этот Николаев согласился, вы были бы готовы обмануть меня?..

Княгиня Мария, не совсем еще очнувшись, посмотрела на него снизу вверх, но ничего не ответила.

— Вы готовы были обмануть меня, — повторил дук, — и теперь молчите, потому что вам нечего мне возразить.

Княгиня улыбнулась, скривив губы, словно уверенная, что не ему стращать ее, не ей робеть перед ним!

— Напрасно вы подслушивали! — спокойно сказала она. — То, что я говорила с Николаевым, вы, и не подслушивая, могли бы представить себе… Как же вы хотите, чтобы я иначе разговаривала с ним, когда мне нужно получить от него чуть ли не целое состояние?..

Дук склонил голову и потупился.

— Так ты так говорила с ним только для того, чтобы получить деньги?

— А для чего же еще?.. Неужели вы думаете, что меня может заинтересовать такой незначительный господин?.. Если бы я захотела, на меня бы обратили внимание люди, которые не чета Николаеву! — и, сказав это, княгиня Мария встала и гордо вышла, а дук остался на месте, уничтоженный поистине величественным спокойствием своей жены.

Глава XLVI Он расскажет…

Саша Николаич, вернувшись домой после объяснения с княгиней, отправился к себе в кабинет и не вышел ни к обеду, ни к вечернему чаю, сказав, чтобы ему не мешали и что он хочет остаться один.

И он один провел целый день у себя в кабинете, раздумывая и размышляя, и, чем больше он это делал, тем более приходил к убеждению, что бывшая Мария Беспалова, ставшая княгиней Сан-Мартино, в сущности, осталась такой же, какой была прежде. Она и прежде была красивою, но и только… Душевных же качеств Саша Николаич никогда не знал за нею, и разве только в своем ослеплении мог наделять ее этими качествами.

Ее очевидная готовность, оставаясь княгиней Сан-Мартино, обманывать своего мужа, была органически противна такому человеку, как Саша Николаич, воспитанному совсем в других традициях, чем те, которые господствовали в обществе восемнадцатого века.

Его воспитатель, поклонник французских энциклопедистов и потому ярый противник барственной распущенности времен маркизов и маркиз, внушил ему совсем другие правила.

Саша Николаич воспринял эти правила как основу жизни и не мог примириться с тем, что та женщина, которая на минуту, вследствие своей внешней красоты, показалась ему идеалом, могла в нравственном отношении не соответствовать этим правилам.

Он испытывал разочарование, до болезненности обидное, и не хотел никого видеть, сомневаясь даже, стоит ли ему жить вообще, если в такой прекрасной оболочке, каковой была княгиня Мария, не вмещалась и духовная красота, как ее понимал он сам.

Стемнело.

Саша Николаич ничего не ел, но ему и не хотелось есть.

Ночь была теплая, как и всё лето, стоявшее в Петербурге. Всё словно замерло кругом, и тишина, царившая в природе, не нарушалась ни звуком, ни шорохом листьев.

Николаев не зажигал у себя лампы и, сидя в темноте возле растворенного окна, глядел вверх на звезды, которые манили его к себе от низменной, греховной земли.

И совершенно как в тот раз, когда он с трепетом ждал звука соловьиной песни, раздался и теперь свист Беспалова, беспечно насвистывающего «Гром победы раздавайся!»

Саша Николаич хотя и не был на земле и думал совсем о другом, однако ясно различал, что свист этот приближается. Вот, наконец, он уже под самым окном…

— Гидальго, вы здесь?.. — раздался голос Ореста, и вслед за тем его длинная фигура, задев за куст, вскарабкалась на подоконник и уселась на нем.

Конечно, от него сильно пахло водкой.

— Фу! — с омерзением сказал Саша Николаич.

— А что? Пахнет? — осведомился Орест и прищелкнул языком. — Не правда ли, я в случае надобности могу заменить ароматическое сашэ из алкоголя?.. Ну а вы, гидальго, болеете?

— Оставьте меня, Орест, в покое. Я же просил, чтобы мне не мешали!