Жанна де Ламотт

«Королем быть не могу,
              Быть принцем не считаю
                            Достойным себя,
                                             Я есмь Роган.»

– Вот вам, – пояснил Саша Николаич, – подлинное письмо кардинала к аббату Жоржелю, как тогда звался мой отец… Я думаю, что теперь всякие сомнения у вас должны исчезнуть…

Княгиня взглянула на подпись.

– Да, это – собственноручный почерк кардинала де Рогана, – сказала она, видимо, отлично знакомая с подписью Рогана.

После этого княгиня поникла головой и закрыла лицо руками. Потом, сделав над собой невероятное усилие, она поднялась, опустила вуаль и как тень выскользнула из комнаты, не произнеся больше ни слова.

Саша Николаич пошел было проводить ее, но вдруг услышал голос Ореста, появившегося опять в окне.

– Это была не она! – провозгласил Орест и поднял палец кверху.

– Откуда вы взялись и куда исчезли? – спросил его Саша Николаич.

– Очень просто! – пояснил тот. – Я лежал во прахе на земле под окном. Когда вы выглядывали из окна, вы не догадались посмотреть вниз. А я лежал внизу и всю вашу интересную беседу с княгиней слышал… Хотите знать, кто она на самом деле?

– Кто же?

– Графиня де Ламотт…

– Что за вздор!

– Очень может быть. Я это вспомнил по пьяному бреду… я лежал сейчас за окном, пока вы разговаривали, и мне пришло в голову, как я лежал под столом у маэстро Борянского…

– У кого?

– У известного маэстро бильярдной игры Борянского; разве вы не слыхали о нем?

– Нет.

– Как же вы, гидальго, отстали от общественных течений!.. Впрочем, мудрено, я же три дня отсутствовал и не мог вас просветить насчет означенного маэстро. Итак, лежа под столом в опьянении у маэстро Борянского, я был не замечен какими-то существами, одно из которых было самим Борянским, а другое осталось неизвестным, и услышал их разговор, как уже докладывал вам, как бы сквозь сон или полусознание… Это смешивалось с тем, что будто меня погребали… Но вот, лежа под окном, я вспомнил. Они упоминали, что приехавшая в Петербург госпожа де Ламотт явилась здесь под фамилией, ну как ее… княгини, вот что была у вас…

– Княгини Сан-Мартино.

– Ну вот именно, и я вспомнил и подумал даже, какая странность! Принчипесса Мария носит ту же фамилию… А впрочем все это мне, может быть, почудилось!..

– Вернее всего, что почудилось, – сказал Саша Николаич. – Госпожа де Ламотт, участница знаменитого дела об ожерелье, умерла в Лондоне…

– А все-таки, как эта княгиня напирала в разговоре насчет этого дела!..

– Что ж, вы думаете, к нам приехало привидение с того света, что ли?.. Насколько я знаю, привидения днем не гуляют и не велят докладывать о себе лакеям…

– Может быть, – пожал плечами Орест, – я в политику не вмешиваюсь… Но мне все-таки было бы занятно, что вот я, Орест Беспалов, и вдруг вхожу в сношение с историческими, можно сказать, личностями! Понимаете?! Вдруг слово Ореста принадлежит истории. Завидное великолепие, а?

19. Белый

То, что слышал Орест Беспалов и что он принял за свой бред, было полной действительностью.

Жанна де Ламотт приняла имя жены дука дель Асидо, княгини Сан-Мартино, и об этом говорилось у Борянского, когда Орест, не замеченный и забытый, лежал пьяным под столом, покрытым скатертью.

Вот как это случилось.

Приехав в Петербург, Жанна де Ламот остановилась в гостинице вместе со своей княгиней Гуджавели, с которой сделала весь переезд от Крыма до Петербурга почти безостановочно. Ехали они и день и ночь.

В Петербурге Жанна первым делом отправилась к одному из членов общества восстановления прав обездоленных, с которыми была в деловой переписке и адрес которого знала.

Он родом был, как и она, француз и в обществе носил синий цвет. Этот Синий очень удивился появлению Жанны де Ламотт, а она потребовала, чтобы общество немедленно озаботилось помещением для нее и достало ей вид на жительство, причем она соглашалась исполнять какую угодно роль – гувернантки или даже продавщицы в магазине.

Синий озабоченно покачал головой и ответил, что сам ничего не может поделать, но что он должен обо всем доложить Белому.

На счастье Жанны, доклад у Белого как раз был в день приезда ее, и Синий повез ее прямо к нему.

Белый, название которого, как заметила Жанна, вполне подходило к нему, потому что волосы его были белы как серебро, не выказал ничего по поводу неожиданного приезда Жанны. Она приготовилась к тому, чтобы защищаться от его упреков, зачем явилась незванной, приготовившись высказать в красноречивой речи все, чем, по ее мнению, было обязано ей общество, которое могло по ее указанию получить большие деньги, и не ее вина, если общество не дало ей самой действовать, а повело дело само и ничего не сделало толком.

Но все эти приготовления вышли совершенно напрасными. Белый встретил Жанну совершенно бесстрастно, расспросил, как она перенесла дорогу и, узнав, что она приехала с княгиней Гуджавели, поинтересовался спросить, сохранила ли княгиня связи в Петербурге.