Жанна де Ламотт

Она никак не ожидала, что дук, сравнительно недавно уехавший из дома, вернется так скоро и они обе рискуют быть застигнутыми врасплох, и главным образом от этой неожиданности она взволновалась так, что свои слова о возвращении дука произнесла той пугающей скороговоркой, посредством которой растерявшиеся люди передают другим свою растерянность.

Тон Жанны даже на Ореста возымел действие, и он вскочил, как будто в чем-то пойманный и уличенный.

– Дайте мне скорее карандаш и кусок бумаги! – сказала княгиня Мария – мне нужно написать всего несколько слов.

– Некогда! – замахала на нее руками Жанна, – дук уже вышел из кареты…

– Ах! Он поднимается еще наверх и станет меня искать там… Времени довольно! Скорее карандаш и кусок бумаги!..

Мария как бы инстинктивно открыла стоявшую на столе рабочую корзинку княгини Гуд жавели и нашла там карандаш, а Орест, засуетившись под влиянием общей суеты, хлопнул себя по карманам и вытащил откуда-то скомканный лист бумаги, расправил его и сунул его на стол перед княгиней Марией.

Та быстро написала несколько строк и проговорила:

– Передайте это Александру Николаевичу…

Все это было сделано так быстро, что Орест не успел опомниться и только когда княгиня уже уходила, он остановил ее возгласом:

– Принчипесса, а моравидисы?!..

Мария на ходу выхватила из кармана кошелек, бросила его Оресту и скрылась.

– Уходите теперь скорее и вы! – заторопила Жанна Ореста.

Но тот не долго думая выпрыгнул в окно и быстро удалился.

40. В чем заключалась важность предыдущей главы

Что мог сделать Орест Беспалов, получив кошелек с деньгами?

Всякий мало-мальски хотя бы бегло ознакомившийся с его характером человек, несомненно, поймет, что, конечно, Орест Беспалов с полученными деньгами направился в трактир и сделал это немедленно после своего свидания с княгиней Марией, одним словом, после получения кошелька.

Записка, которую написала княгиня Саше Николаичу, немедленно была забыта Орестом, и он вспомнил о ней только поздним вечером в трактире, причем сам совершенно не знал, почему? – так вдруг вспомнилось, и конец.

Орест Беспалов мог забыть о принятом на себя обязательстве, но сознательно не выполнить его не мог. Сознание обязанности портило теперь ему всякое удовольствие и, вспомнив про записку, он уже не мог дольше оставаться в трактире, а должен был идти к Саше Николаичу.

Совершенно пьян Орест еще не был. Он был только, как он это называл, «в полгубы». Но и в таком состоянии он не дерзал являться к Саше Николаичу через парадный вход, главным образом, из скромности перед слугами, которым нельзя было подавать дурной пример. Поэтому он сначала отправился обходом, через сад, к окну кабинета, где еще надеялся застать Сашу Николаича.

В сумерках петербургской ночи он увидел еще издали, что окно открыто. Тогда он стал насвистывать «Гром победы, раздавайся!» и бодрым шагом направился вперед.

Саша Николаич сидел у себя в кабинете и мечтал, забыв про сон.

Николаев не думал ничего определенного, его мысли расплывались как-то вместе с сумерками ночи в природе, но так как вся земная природа вращалась вокруг солнца, То и мысли Саши Николаича сами собой вращались вокруг княгини Марии. И он, думая о ней, прислушивался, не раздастся ли соловьиная песнь, и как бы даже загадал, что все тогда будет хорошо. И ему так хотелось, чтобы все было хорошо, что он вытянул шею, уверенный, что сейчас услышит соловьиный свист…

Свист, действительно, раздался, Но это был мотив «Гром победы, раздавайся!», который выдавал Орест с большим чувством, но, разумеется, это не было похоже на пение соловья…

Несоответствие ожидания с действительностью было так резко для Саши Николаича, что он вздрогнул.

– Это вы – Орест?.. – даже сердито произнес он, издали еще заметив на дорожке сада силуэт фигуры Ореста.

– Я, гидальго!.. – стараясь попасть в тон ночной тишины, но тем не менее хрипло произнес Орест.

Саше Николаичу никого не хотелось видеть в эту минуту, и он сделал невольное движение, чтобы захлопнуть окно.

– Остановись, гидальго!.. Все остановись… остановись само время, ибо сейчас Орест Беспалов будет удостоен с вашей стороны всякой благодарности!.. Прошу, гидальго, сделать мне почетную встречу как это бывает, когда является посол от лица, носящего титулы…

Говоря это, Орест Беспалов подходил и, важно закинув голову, передавал Саше Николаичу в вытянутой руке сложенный кусок бумаги.

– Что это? – спросил Николаев.

– Вы видите, гидальго, что до сих пор я подавал надежды, а теперь подаю записки или, по крайней мере, одну записку, которая для вас ценнее прочих всяких…

Он расшаркался на песке перед окном, раскланялся и, отдавая записку, проговорил:

– От ее сиятельства княгини Сан-Мартино…

– Что вы сочиняете? – не поверил сначала Саша Николаич. – Записка от нее?..

– От нее самой!

Саша Николаич схватил коробку с серниками, зажег свет и засветил восковые свечи.

«Помните, – прочел он, – что я сказала Вам, и ни под каким предлогом не отдавайте денег; найдите возможность увидеться…»