Жанна де Ламотт

Вдруг он вздрогнул… захлопнул книгу и бессильно опустился в кресло…

– Нет, этого не может быть! – хрипло произнес он, – не может быть!.. Это – кошмар… Наваждение…

Он сделал над собой усилие, опять взялся за молитвенник и опять откинул его.

Княгине Марии видно было при этом его лицо. Оно было бледно, посиневшие губы скривились и вздрагивали, глаза словно бы выкатились и уставились в одну точку.

– В чем дело? – спросил старик.

Дук безвольно поднял руку, но она сейчас же упала, и он с расстановкой с трудом произнес:

– По ключу и молитвеннику вышли слова: «Орест Беспалов один все знает и ничего вам не скажет!.. – Он замолк; потом его губы снова зашептали:

– Кто же это, кто в самом деле, – этот Орест?! Я не поверил Жанне де Ламотт, предупреждавшей меня рассказом о том, что сделал с нею этот человек. Я дал бы голову на отсечение, что у нее это была галлюцинация… Но ведь я сам-то не сплю теперь?.. Ведь мои способности, к сожалению, слишком отчетливы. Проверь ты, не ошибаюсь ли я?!..

Другой – настоящий – старик проверил и опять вышло то же самое: из латинских букв молитвенника составилась французская фраза: «Орест Беспалов один знает все, и ничего вам не скажет».

– Ну да! Да! – снова заговорил дук. – Этот человек как будто обладает сверхъестественными средствами и, может быть, когда я говорил, что он – тайный агент иезуитов, и думал, что говорю это в насмешку над Жанной де Ламотт, у меня была интуиция, и я, сам того не ведая, разгадал истину?!.. Иначе что же это?.. Как же это?.. Здесь, очевидно, его рука, очевидно, что это – дубликат медальона, сфабрикованный им самим, а подлинник находится у него и он его действительно показывал Жанне де Ламотт!

– Что же из всего этого ты заключаешь? – медленно проговорил старик.

– Что все рухнуло, что мы разорены, что я, не боявшийся никого на своем веку, нашел, наконец, в Оресте Беспалове такого сильного врага, с которым сам не могу справиться, и который взял верх надо мной… До сих пор я чувствовал себя сильнее других, теперь я нашел человека сильнее себя… Но я еще не сдамся так легко, я еще попробую бороться!..

– Ты все еще хочешь бороться?..

– Да, да! – воскликнул дук и, упав в полном изнеможении, бессильно откинулся на спинку кресла.

53. Последняя ставка

Саша Николаич был сильно поражен вероломством княгини Марии. Иначе он и не мог назвать ее отношение к нему.

Он, питавший к ней самые нежные и возвышенные чувства, никак не ожидал, что она так жестоко надругается над ним и его чувствами и окажется не только не соответствующей идеалу, которым себе представлял ее Саша Николаич, но, напротив, явилась как бы полной противоположностью этому идеалу.

И всегда, как это бывает, чем больше он был влюблен и отуманен красотой княгини Марии, тем сильнее было его разочарование и тем больше он теперь ненавидел ее.

Теперь, разочаровавшись в княгине Марии, Саша Николаич настолько же преувеличивал и свое разочарование. Его возмутил ее разговор с ним, но он окончательно убедился, как ему казалось, в ее ехидстве и в том, что она – недостойная женщина, после того, как услышал рассказ бывшего графа Савищева о том, подслушанном им разговоре, который состоялся у дука с его женой.

Саша Николаич не мог простить княгине Марии фразу, что она так говорила с ним только ради получения от него денег.

Он сидел у себя в одиночестве, дулся на весь мир и уже готов был проклясть огулом всю человеческую породу.

В течение своего одиночества он видел только одно постороннее лицо – Наденьку Заозерскую, приезжавшую к его матери.

Он должен был признаться сам перед собой, что всегда, во всех случаях жизни, даже в минуты полного отчаяния, которые ему приходилось переживать прежде, Наденька Заозерская всегда производила на него тихое, умиротворяющее впечатление. В ней было что-то до того ласковое, душевное, притягивающее к себе, что у Саши Николаича хотя и не билось сердце сильнее, когда он видел ее, но на душе становилось легче, и он чувствовал себя добрее и лучше. И он всегда так и думал о Наденьке Заозерской и иначе не мог на нее смотреть, и вот только появление княгини Марии внесло полный разлад в его отношения, главным образом, самого с собой.

Теперь Николаич мало-помалу приходил в себя снова и чем больше он думал о Наденьке Заозерской, тем ему становилось легче и тем уравновешеннее он становился сам в своих чувствах.

Чтобы избежать всякого соблазна, он решил, что не станет больше и смотреть на княгиню Марию, и встречаться с нею не станет, и не увидит ее никогда.

Однако только что он решил так, как тотчас же должен был не только увидеть ее, но и говорить с нею.

Княгиня Мария явилась к нему сама. Она пришла под густой, темной вуалью, не назвала лакею своей фамилии для доклада и открыла лицо только тогда, когда осталась наедине с Сашей Николаичем.

Она сильно побледнела и вдруг осунулась и похудела так, что ее щеки ввалились, черные глаза выдались вперед и стали еще больше, но не красивее – покрасневшие веки портили их.