– Я вообще об этом не думал. Я думал, где еду взять. Потому что я его нашёл на дороге, спрятал сюда. Здесь хорошо, тепло. Только корм мне негде было достать, а из дома ничего взять не получилось. И тут – пиццы эти, понимаешь? Я просто… и предположить не мог, что они все… того… испарятся. Я же свою… В смысле нашу, призовую, взял. Думал, потом как-нибудь ребятам объясню, в пиццерию сходим командой…
Про вторую по размеру пиццу и про замёрзшего голодного Морсика я поняла. А вот про себя – никак не могла осмыслить.
– Ты решил молчать, потому что думал, что я украла, да? И скрываю?
Он пожал плечами:
– Всякое бывает. Я хотел сначала поговорить. Но, раз ты ни при чём… Ты теперь всем расскажешь?
Это я уже слышала. Я могла бы брать деньги за молчание, раз за истину мне никто платить не хочет.
– Глупости, – сказала я и погладила Морсика. – Разоблачать преступника меня пока никто не просил. Я просто хочу понимать, как случилось то, что случилось, и кто в этом виноват. Я – исследователь! Я – проф…
Мою пламенную речь прервал звук телефона. Степанов принял звонок и пообещал скоро быть.
– Отец, – коротко бросил он. – Время уже. Я… должен идти. Ты подержишь его? – Андрей потрепал Морсика по загривку. – А то он бежит за мной каждый раз…
– Иди, – кивнула я. – Мы справимся.
Я смотрела, как Степанов исчезает под забором, а Морсик лизал мне щёки. Я расстегнула куртку и засунула его внутрь. Он вертел пушистой головой и щекотал мне ушами подбородок.
– Да, – вздохнула я ему в затылок. – Чумичку я как-нибудь уговорю. Она с тобой уже знакома заочно по толстовке. А вот моему папе снова придётся многое пережить.
– НЕТ, – сказал он, едва я переступила порог.
В этот раз со мной не было Толика, и я должна была справиться самостоятельно. Что он там говорил, когда мы заявились с Чумой? Животное может стать ребёнку психологической помощью… Детско-родительские отношения сто́ят кошки… В будущем вы поймёте, какую поддержку оказали собственной дочери…
Да уж, манипулировал Толик знатно, мне такое не по плечу. Но… у меня ведь есть чумовой метод. И пока что он меня не подводил.
– На жалость давить не буду, – пообещала я, вытаскивая Морсика и поднимая его повыше, чтобы папа уж точно разглядел, какое это жалкое создание.
Создание дёргало лапами и даже в такой неудобной позе пыталось вилять хвостом.
– Нет, – сказал папа, но уже чуть менее уверенно.
– Я знаю, что ты полюбил Чумичку, – тарахтела я, не давая папе ответить. – Я видела, как ты её гладил! Мора ты тоже полюбишь.
– Как-как? – Папа вгляделся в щенка. – Мор? Ты хочешь, чтобы нашу квартиру населяли Мор и Чума?
– Не в этом дело. – Я спустила Морсика с рук, и он радостно метнулся обыскивать коридор. – Мне нужен нормальный отец, понимаешь? Не вот это недоразумение «Никаких животных в доме!». Я тебе могла бы миллион шантажистских аргументов втереть не хуже Толика. Могла бы наврать, что начну хорошо учиться. Только… всё это неправильно. Просто будь на моей стороне, пожалуйста! Давай оставим Морсика.
– Морсика… – осоловело повторил папа.
Мор как раз окончил знакомство с коридором, подбежал к папе, понюхал его носок и… присел писать.
– Или помоги мне пристроить его в хорошие руки, – спасовала я. – Понимаешь, у меня сейчас такая ситуация, что мы можем его выставить только вместе со мной. Ему совершенно некуда податься. Он ест краденую еду и усложняет мою личную жизнь. Из-за него мой лучший друг проворова… а-ай!
Я зажала рот обеими ладонями и затопала ногами. Ну что за попандос! Сколько раз я слышала, как одноклассники говорили, что родителей надо беречь. Сообщать им минимум информации, а лучше – ничего. Но у моего папы доброе лицо, и это проблема. Я не могу врать, глядя в такое лицо. Оно типа… папино.
– Толик что-то украл? – насторожился папа. – У вас всё в порядке?
– То есть Морсик остаётся?
Я хотела добить отца, кинувшись ему на шею, но подумала, что это уже совсем за гранью адекватных манипуляций.
– Давай поговорим об этом завтра, – разумно решил папа. – Сейчас его действительно не выставить. Так что у вас происходит?
Я тяжело вздохнула.
– Жизнь, пап, – честно призналась я. – У нас происходит жизнь. А она, как ты знаешь, непростая.
Я поджала губы и мелко покачала головой, как старушки на лавочке у подъезда. Папа заржал, но не вполне.
– Я так понимаю, большего ты не расскажешь, – серьёзно сказал он.
Я не менее серьёзно кивнула.
– Тогда давай договоримся, Жанна…
– Я знаю, – уверила я. – Если что-то-пречто-то случится, или мне потребуется помощь, или я пойму, что не вывожу… я приду к тебе. Обещаю.
Ах, как я его понимала! И до чего же мне было его жаль! Если бы у меня была такая дочь, как у него, я бы, наверное, совсем спать перестала. Всё-таки очень любопытно знать, что от тебя скрывают, – тут ни один нормальный человек не заснёт.