Жанна Ланвен

Занимая такую ответственную должность, Одетта дю Пюигадо, казалось, могла даже и не помышлять о поездках за границу, поскольку контроль за процессом работы требовался неусыпный: «Даже по утрам, когда поднималось солнце, было запрещено открывать окна ателье. Подглядеть и скопировать эскизы Дома Ланвен могли даже из соседних домов!»[492]

В день святой Екатерины, когда в ателье был праздничный выходной, можно было немного отдышаться. Даже став звездой на небосклоне швей-мастериц знаменитого ателье, Одетта играла роль энтомолога, давая крылья этим женщинам-бабочкам, словно приколотым булавками к своему рабочему месту[493]. Это было своего рода обожествление. Хрупкие бабочки живут всего день, а потом через тайный ход, открывшийся для них в душе молодой женщины, находят путь в эфирные пространства. Она дала им крылья. Теперь можно было уходить. Одетта дю Пюигадо потом расскажет о том времени в воспоминаниях о работе на улице Фобур, 22. Их можно назвать, скажем так, противоречивыми: все там казалось ей эфемерным, пустым и легковесным. Она видела в этом мире, лишенном глубины, лишь напускной блеск. Здесь словно все несутся куда-то, подхваченные ветром, без размышлений, сожалений и надежды. В рисунках, которые она делала, не было благородства и солидности панцирей ракообразных, речь шла о такой ненадежной вещи, как платья… Модели нужны лишь для того, чтобы оставить память о легкомысленном кокетстве и глупости богачей. Не угрожала ли такая работа порядочности и чувству собственного достоинства?

Все эти уловки провоцировали лживость, пустые обещания и ожидания, иллюзии, а к тому же еще и домогательства со стороны клиентов. Ей и так было тяжело выносить всю эту несообразность, суетность и фривольность, но когда к общей легковесности и нестабильности прибавилась еще угроза развратных домогательств, ситуация стала невыносимой. Чтобы оградить своих подчиненных от приставаний, грозивших им в коридорах и примерочных, бретонка взялась сама доставлять платья вниз на примерку, потому что молодых женщин у нее под началом «ни в коем случае нельзя считать потаскухами, все они – порядочные дочери честных торговцев, работавших в этом же квартале»[494]. Она пользовалась авторитетом и делала вид, что не спускает глаз со своих подопечных: «Когда они здесь, то слушаются меня как мать»[495]. К этому стоит добавить усталость, накопившуюся за время работы в закрытых кабинетах на улице Буасси д’Англа. Она оставила своих бабочек-подопечных через семь месяцев. Подчиняясь зову странствий, Одетта поступила работать на рыболовецкое судно, потом занималась журналистикой – все эти профессии были тогда не очень популярны у женщин.

Подозрения в моральной распущенности, царившей в мире моды, которые высказывала Одетта дю Пюигадо, без сомнения, разделяли многие. Любая женщина попадала здесь в мир кокетства и искусства соблазнения, наблюдала, как другие женщины упражняются в этом искусстве, иногда более или менее открыто, иногда тонко и замысловато, стремясь вызвать желание у мужчин. Соблазнение было обычной темой для разговоров, и когда они освобождались по вечерам и выходили в город, молоденькие швеи и продавщицы не могли делать вид, что ничего не слышали и не знали о таких вещах. Молодые женщины, которые показывали модели, «манекены», как их тогда называли, казались более привлекательными для откровенных предложений, и не только потому, что во время работы постоянно раздевались и одевались, а еще и потому, что условием их приема на работу была красивая внешность и раскованность в движениях. В этом крылась одна из причин, почему Жанна, непримиримая по отношению к чувственной распущенности, относилась к ним с отчуждением. Совсем не похоже на Пуаре, тот глубоко восхищался Полетт, «любимицей» в своем собственном Доме моды. Однажды он нарядил ее в платье «Бастилия», из муслина в красно-белую полоску с трехцветной лентой, в нем она «могла бы свободно пройти сквозь ворота любой тюрьмы». В другой раз она красовалась в «шотландском платье с маленькой черной бархатной курточкой и таким беретом, которому бы позавидовал весь 42-й хайлендерский полк»[496].

К этому презрительному отношению примешивался некоторый скептицизм, какой Жанна испытывала к роли манекенщиц вообще, не считая их работу такой уж уникальной и необходимой. Ее интерес к куклам и манекенам на витрине и к новым совершеннейшим образам, созданным, например, Сигелом, доказывает, что она не переставала размышлять о возможности представлять свои творения более отстраненно, не прибегая к помощи живых манекенщиц. До конца жизни Ланвен заказывала зарисовки своих коллекций и эскизы моделей гуашью, хотя могла бы иметь фотографии живых манекенщиц, демонстрирующих эти модели.

Истории «манекенов»