Жанна Ланвен

Эта отношение останется неизменным даже спустя некоторое время, когда дочь стала приводить к ней клиенток и помогать получать заказы для театров. Конечно, близкие видели, что любовь к графине де Полиньяк, хоть о об этом напрямую не говорилось, продолжала влиять на творчество Жанны, например платье, названное в честь ее подруги – композитора Жермен Тайфер, или название ставшего модным инструмента – модель «Клавесин». Из таких неброских деталей складывался портрет идеала, который, без сомнения, по представлению Жанны Ланвен, совпадал с портретом некой графини, по счастливому стечению обстоятельств – ее дочери. Многие клиентки гордились, что могли купить себе кусочек великолепной истории, скрытый в модели «Полиньяк». Они покупали то, что видела графиня, что любила графиня, к чему прикасалась графиня, и сами чувствовали себя тоже графинями.

Объект всеобщего внимания, Мари-Бланш была тем временем поглощена своим новым положением и личной метаморфозой. Теперь ей предстояло играть другую роль, правда, ее контуры представлялись довольно расплывчатыми: оставить некоторые прошлые привычки, а для начала просто переехать в новый дом. Конечно, для аристократического общества, где она формально оказалась, молодая графиня была фигурой чужеродной. Несмотря на все свое очарование и блеск, безупречный вкус и непринужденное обращение, Маргерит так и не смогла полностью избавиться от туманной истории своего происхождения. Дело не в том, что состояние ее матери не считалось значительным, напротив, огромные размеры капиталов Жанны были всем известны, но молодая женщина несла на себе несмываемую печать семейного ремесла.

Принцесса Бибеску, язвительность которой отмечалась всеми ее поклонниками, как-то с печальной торжественностью рассказала о том впечатлении, которое на нее произвела Маргерит, исполняя новую роль подле Жана де Полиньяка: «Увлеченная работа и невероятный успех женщины, в которой воплотился весь гений парижских рукодельниц – мадам Ланвен, ее матери, – стали залогом беззаботной юности, сделав из нее девочку из богатой семьи. Воспитание она получила великолепное и сполна воспользовалась предоставленными возможностями: одаренный ребенок остался неиспорченным, неизбалованным. Однажды Мари-Бланш рассказала мне, что она была единственным ребенком в браке, который довольно быстро распался, и вся любовь матери сконцентрировалась на ней. Она получила то, за что можно расплатиться только жизнью, – профессию. Она обладала мастерством, научилась музыке, постигла все законы этого искусства, учась долго и старательно, как и полагается делать, если одарен талантом. Это отворило ей двери в самый закрытый мир, сделало равной самым великим. К ней относились без высокомерного снисхождения, которое словно туман просачивается в человеческие отношения там, где начинается меценатство и заканчивается сотрудничество и общее дело»[420]. Мир, где к Мари-Бланш относились как к равной самые великие, – это только мир музыкантов, и никакой другой. Простой факт, что ее и после смерти называли лишь по имени, как это делала принцесса Бибеску, показывает, что супруга графа уже не воспринималась как Ланвен, но и настоящей Полиньяк тоже не стала.

Надо сказать, что от некоторой фамильярности, с которой с ней обращались, отказываясь воспринимать ее как полноправного члена семьи, она сама, казалось, не страдала. Наоборот, Маргерит играла свою роль охотно и умело. Положение вечной гостьи давало выгодную возможность жить по своим правилам и распорядку. Возможно, ей льстила некоторая отстраненность от семьи, неопределенность ее положения. Ее статус мог измениться только в одном случае – если она произвела бы на свет еще одного Полиньяка.

Для всех остальных Мари-Бланш хотела оставаться подругой, музой, доверенным лицом, щедрой душой, улыбкой, но не хозяйкой дома. Но в роли души компании и музы парижских балов ей предстояло соперничать с виконтессой Шарль де Ноай, урожденной Мари-Лор Бишофхайм[421]. Какими разными они ни были бы, первое отличие состояло в том, что Мари-Лор представляла колоссальный интерес для искусствоведов, любителей литературы, синефилов и хроникеров модных журналов[422]. Но некоторые обстоятельства в их биографии кажутся очень схожими. Обе балансировали между аристократическими кругами и миром искусства, обладали великолепным вкусом и сомнительным происхождением. Обе были богаты. Мужья обеих принадлежали к самой родовитой аристократии. Обе происходили из среды, к которой в обществе относились настороженно: евреи – в случае Мари-Лор, бедняки – у Мари-Бланш. Это было их слабым местом в глазах светских людей, но на самом деле это освобождало их и превращало в носителей новых тенденций и представлений о красоте.

Графиня и принцесса