Жар костей не ломит (СИ)

До чего же тоскливое время, это межсезонье. Порядком затянувшееся и потому доставшее до самых печенок. Кругом, куда ни кинь взгляд, земля грязно-бурого цвета с редкими клочками рыжей травы. По обочине торчали столбы от старой линии электропередач и голые деревья, застывшие в ожидании снега. Серая пелена неба, нависшая над головой, давила тяжелым прессом, выжимая последние остатки энергии. Сил не оставалось даже заглянуть в магазин на углу и прикупить любимой газировки на вечер.

Добравшись до квартиры, я завалился на диван и включил телевизор. Картинка за картинкой — пальцы механически давили на пульт, переключая каналы. Везде одно и тоже — старые новогодние фильмы, телепередачи с веселыми до отвращения людьми, пьющими искрящееся в бокалах шампанское. Им хорошо, их от коллектива никто не отлучал, выставляя психованными придурками.

Спустя полчаса бездумного перелистывания по каналам я наткнулся на ужастик. Фильм, снятый в стародавние времена, когда еще не существовало такого понятия как скримеры, звукорежиссеры не злоупотребляли инфразвуком, а вместо навороченных спецэффектов использовался старый добрый грим.

Испуганная девчонка металась по коридорам в поисках выход, а по ее следу шел монстр — тот еще урод. Больше похожий на оплавленную свечку, чем на человека. В бесформенное от ожогов лицо впились крючья. Острые загнутые концы растягивали до предела рот, обнажая десны и бесконечно клацающие зубы. Глаза… а глаз и вовсе не было видно. Лишь две заплывшие щелочки вместо них. Тварь схватила испуганную девушку и принялась запихивать ей пальцы в рот. Возможно, в сцене подразумевался скрытый сексуальный подтекст. Вот только не чувствовал я его, ни капли эротизма — лишь липкий ужас и страх.

После слащавых до приторности Огоньков данное зрелище завораживало. Находило уродливую гармонию с океаном серых туч, плескавшихся внутри. Я настолько отключился от действительности, что даже не заметил, когда пришла мать.

— Никит, опять ужастики смотришь? Сходил бы лучше на улицу, прогулялся, — завела она привычную шарманку.

— Не хочу.

— Никит?

— Эм-м…

— Посмотри на меня, — мать садится рядом, и я понимаю, что просто так сегодня не отделаюсь. Предстоит серьезный взрослый разговор.

— У тебя все хорошо?

— Да.

— Тебе нужны деньги?

— С чего ты это взяла?

— Ты продал свое альпинистское снаряжение.

Ха, очнулась, я его еще два месяца назад продал. Скинул за бесценок какому-то мужику из соседнего района, лишь бы не натыкаться постоянно в прихожей. Слишком много всего было связано с этим оранжевым рюкзаком, с мотками веревок, набором скоб и крючьев. Слишком многое хотелось забыть, навсегда выкинув из головы.

Объяснять всего это матери я не стал. Показательно отвернулся, прибавив громкости на пульте. Как на зло, на экране ничего не происходило.

— Никит, ты ввязался во что-то опасное?

— Вены показать?

— Никита, не заводись.

Да как тут не заводится, когда одна жопа кругом творится. Была дурацкая игра и той лишили.

— Мам, тебе скучно, решила в заботливую родительницу поиграть?!

Зараза, вот не хотел срываться, но оно как-то само вышло. Так заорал, что аж сам удивился.

Многочисленные морщинки пролегли по лицу матери. А ведь она стареет, и с каждым годом это становится заметнее. И по внешности, и по характеру, который все больше напоминает старушечий. Может часами греметь посудой на кухне и ворчать. Разговаривать сама с собой, а когда находит мнительность, то и подозревать во всяком нехорошем.

— Скажи честно, я плохая мать?

Началось.

— Я тебя плохо воспитала?

Понеслась телега.

— Никит, я все делаю, чтобы у тебя была безоблачная жизнь. Работаю целыми днями, кормлю и одеваю. Никит, я правда очень стараюсь. Почему ты молчишь, скажи что-нибудь.

Глаза матери заблестели от выступивших слез. Легкий аромат вина, свидетельствовал об умеренной степени подпития. Ничего удивительного, конец декабря на дворе: посидели с коллегами по работе и как водится — отметили. Повеселились на славу, а потом наступило время отката или как это называл Василий Иванович — момент «бабской грусти», когда хотелось поплакаться о несчастной женской доли. Только вот мне участвовать в концерте категорически не хотелось: ни в качестве первой скрипки, ни в качестве второй. Поэтому вскочив с дивана, направился в сторону коридора.

— Никита, я все делаю, стараюсь… живу ради тебя.

Достало! Пришлось вернуться в гостиную, чтобы стоя на пороге заявить:

— Мама, ради разнообразия попробуйте пожить для себя.

В другой раз родительница непременно бы отреагировала. Сказала бы про скотину неблагодарную и про сопляка, который не имеет права судить мать, а уж тем более совать нос в ее личную жизнь. Но видимо слишком много было выпито вина на праздничном банкете. Вместо высказывания череды претензий и обид, в ответ подозрительно захлюпали носом.

Нет, надо срочно бежать. Накинув куртку на плечи, я принялся искать второй кроссовок. Обувь оказалась под этажеркой, вместе с теннисным мячиком, потерявшимся еще в прошлом году, когда мы с Костяном… а впрочем, не важно.

— Никит, ты куда? — донесся заполошный голос из гостиной.