Жар-птица

– Я видела Алекса. В ток-шоу…

– И?..

– В его описании Робин выглядит намного более интригующе, чем я о нем думала. Я бы не отказалась иметь у себя дома что-нибудь из его вещей. Может, они будут напоминать мне о том, как важно быть непредвзятой.

– У него это хорошо получается – продавать разные истории.

– Догадываюсь. Ты знаешь, что Робин верил в следующую жизнь?

– Многие верят.

– Но лишь немногие из физиков. – Шара посмотрела на меня так, словно я плохо соображала. – Робин проводил эксперименты, пытаясь определить, переживает ли смерть тела разум или душа – называй как хочешь. Для него была невыносима мысль о том, что он рано или поздно умрет. И еще кое-что: он считал, что в галактике существует множество высокоразвитых цивилизаций, и тратил немало времени на поиски способа связи с ними.

– Что, сидел в комнате с передатчиком?

– В общем, да, – рассмеялась она. – С какой-то гиперсистемой. Он надеялся найти способ преодолеть пограничные области. – (Имелся в виду межпространственно-временной переход, до сих пор толком не изученный.) – Так или иначе, несмотря на свое сумасбродство, парень был гением. Но я звоню не поэтому. Чейз, меня беспокоит Алекс. В последнее время его много критикуют журналисты. С ним все в порядке?

– Все отлично, Шара. Думаю, он к этому давно привык.

– Что ж, рада слышать. Если могу чем-то помочь…

– Конечно, Шара. Я скажу, что ты звонила. Если что-нибудь потребуется, мы сообщим.

– Спасибо. – Она уже хотела отключиться, но вдруг поколебалась. – И еще о Робине…

– Да?

– Среди артефактов нет ни его блокнота, ни домашнего искина, правильно? Я не видела их в списке.

– Нет. Мы не знаем, что случилось с блокнотом. Элизабет стерла данные из памяти искина, чтобы не поддаться соблазну вернуть мужа.

– Понимаю. Чейз, если вам попадется дневник, записи, что-либо в этом роде, дайте знать.

– Ладно.

– В них может содержаться очень ценная информация.

– Я спрошу его невестку. Возможно, она знает чуть больше, чем рассказала нам.

– Хорошо. Если что-нибудь найдется, позвони сперва мне, ладно?

– Конечно, Шара.

Я позвонила Карен Говард.

– Нет, – ответила она. – У Робина действительно был блокнот, который он обычно носил с собой. Но его не оказалось среди вещей.

– Точно?

– Я проверю и перезвоню вам.

Мне почему-то не слишком хотелось возвращаться к рутинной административной работе, которой я занималась весь день. Устроившись в кресле, я вдруг обнаружила, что думаю о Габриэле Бенедикте, дяде Алекса, который нанял меня для работы в возглавляемой им команде археологов. В то время я куда больше времени проводила в поле на раскопках, чем в офисе. Но нашей штаб-квартирой был тот же самый дом, и я сидела за тем же самым столом. На боку его до сих пор была царапина – там, где Гейб вместе с одним из своих коллег случайно зацепил его лопатой. Сейчас стол повернут этой стороной к стене, и царапины не видно.

На книжном шкафу стояла фотография, изображавшая нас с Гейбом. В одной руке он держал совок, в другой – кость. Я опиралась на лопату. Гейб был для меня не только боссом, но и другом. Три года я возила Гейба и его коллег в отдаленные уголки, разбросанные по всему Рукаву Ориона. Конечно, я знала, что цивилизации переживают расцвет и упадок, что города, купавшиеся в лучах солнца, по разным причинам погружаются во тьму, а затем и в землю. Это знает каждый. Но окончательно я поняла, что это такое, лишь тогда, когда Габриэль Бенедикт сделал меня транспортным директором. Должность была фиктивной: на самом деле я оставалась пилотом Археологического инициативного общества имени Энн Флери, которая основала его для сохранения исторических мест, надлежащего ухода за ними и защиты их от всевозможных «добытчиков». Под «добытчиками», разумеется, понимались такие люди, как Алекс, – и в конечном счете такие, как я.

Именно потому Гейб был так недоволен племянником. Алекс не знал своих родителей. Оба они были историками. Мать умерла при родах – в том году это стало причиной смерти всего трех женщин. Отец скончался год спустя, исследуя руины Кашнира: его атаковал рой драконовых пчел. Малыш временно оказался на попечении Габриэля и его жены Элены и так и остался с ними.

Когда я познакомилась с Гейбом, Элены с ним давно не было. Она сбежала с человеком, о котором я ничего не знаю. Подробности мне неизвестны. Не могу представить, что она нашла кого-то лучше Гейба.

Алекс вырос, как он любил говорить, на раскопках. Он унаследовал фамильную страсть к истории, но не пошел по стопам Гейба, решив, что артефактов в космосе хватит на всех. Антикварные предметы – особенно связанные с историческими личностями или событиями – пользовались немалым спросом, и Алекс считал, что будет естественно зарабатывать на этом.

Вскоре после того, как я начала работать с Гейбом, я узнала, что у него есть племянник. Когда я невинно спросила, интересуется ли Алекс археологией, Гейб помрачнел и покачал головой.

«Нет, – ответил он. – Ни в коей мере».

Больше я ни о чем не спрашивала Гейба, узнав подробности от его коллег.

«Алекс грабит могилы, – сказал один из них. – Думаю, Гейб хотел, чтобы сын вырос другим».