Дин привел дом в порядок: вытер пыль, перемыл посуду. Плоскомордый с Торнадой приволокли Покойника и водрузили обратно на его деревянный трон. Он выглядел так, будто никогда не покидал своей комнаты; зато путешествие в бочке настолько его взбодрило, что он теперь никак не мог заснуть. Именно поэтому было немного жаль, что нового расследования пока не предвидится: пока мой напарник не заснул, мы раскрыли бы любое преступление. С другой стороны, скорей бы засыпал – он меня достал своими жалобами на то, как неудобно ему было в бочке. Между прочим, это была его собственная идея, с начала до конца. Я не имел к его планам ни малейшего отношения. Спасибо, хоть удосужился известить меня перед вечеринкой.
А Дин жаловался пуще Покойника. Ныл, что терпеть не может переездов, даже на несколько дней, даже для пользы дела, что пользу дела все по-разному понимают, и так далее. Иными словами, он страдал и требовал, чтоб я разделял его муки.
К счастью, несколько раз заходила Тинни. Она помогала Дину прибираться в доме, подбадривала его, подначивала и поддразнивала, отвлекала как могла. Когда бы не она, я бы наверняка свихнулся с этими двумя любителями поплакаться.
Что еще? Каждое утро мы беседовали с Элинор. Миссис Кардонлос впала в ступор, когда я заглянул к ней и радостно сообщил: мне известно, что она – полицейский осведомитель, но я на это плевать хотел. (У меня не осталось сомнений в том, что она из людей Релвея; что ж, у каждого свои недостатки). Выйдя из ступора, она залебезила передо мной: мол, прошу простить, что раньше плохо с вами обращалась, только не говорите никому, ладно?
К моему непередаваемому, несказанному изумлению, все, кто нанимал меня, честно со мной расплатились, покрыли все расходы, на которые я выставил счет, и выдали гонорар. С ума сойти! Даже Маренго Норт-Энглиш, как ни удивительно, выплатил все до последней монетки. Наверное, ему не терпелось наконец-то от меня избавиться.
Но, несмотря на отличные новости, жизнью я был недоволен. Сколько людей пострадало, причем безвинно! И я ведь мог их защитить, мог сделать что-то еще кроме того, что сделал. И до сих пор могу.
Иногда кажется, что жизнь не имеет смысла, но куда денешься – нужно стиснуть зубы и жить дальше. Победить, может, и не победишь, но если откажешься от борьбы, нахлынет тьма и поглотит все вокруг. Хотя… рано или поздно устаешь сражаться со злом. Я, Блок и даже Релвей – все мы порой чувствуем себя потускневшими, что ли, сумрачными, как остывшая сталь. Но жар в нас пышет по-прежнему.
Глава 108
Я расслабился и пребывал в блаженном покое. Пора потолковать с Покойником. Думаю, припадок разочарования по поводу того, что все вели себя в точности, как он хотел, уже миновал.
Я вышел в коридор. Попка-Дурак искоса поглядел на меня: должно быть, собирался сказать очередную гадость. Но не успел – я шмыгнул в комнату напарника. Как ни странно, Его Высокомудрие не спал. Даже не дремал.
– Можем поговорить? Неделя прошла, как-никак. Ты всяко должен был оклематься. Он промолчал.
– Тот старик, который к Вейдеру на огонек заглянул, – это и вправду был Слави Дуралейник?
– Небось, разочаровался?
Я подождал, убедился, что он не собирается продолжать, и спросил:
– А тебе-то с чего на время пенять?
– Прошу прощения, – выдавил я, отхохотавшись. Веселье было столь бурным, что у меня даже живот разболелся. – Знаешь, лучшей истории я не слыхал с тех пор, как мне расказали про слепую монашку и беззубую змею. А я был уверен, что чувства юмора у тебя и в помине нет.
– Ты про юмор? Да брось ты, у крысюков – и у тех чувство юмора имеется. – Между нами, людям этому самому чувству юмора еще учиться и учиться.
Вот и ходячий пример. В комнату вошел Дин, принес два стула. Поставил их и, не произнеся ни слова, удалился. Минуту спустя приперся вновь, с козлами, снова вышел и снова вернулся, на сей раз с парой досок.
– Какого хрена ты все это притащил? – справился я.
– Стол собираю.
– Зачем?
– Для званого обеда. Эта комната у нас самая просторная.
– Какой-такой званый обед?