Жар сумрачной стали

– Аргх! – В переводе с попугайского это, верно, означало: «Ну-ну».

– Ты про пташку? Да, мы с ней неразлучны. Жить друг без друга не можем.

– Вообще-то я имел в виду мисс Тейт.

Бедняга Манвил! Он всегда отличался тем, что все на свете воспринимал чересчур серьезно.

– Расслабься, Гилби, – посоветовал я. – Возьми выходной, в конце концов. Сходи туда, где тебя никто не знает, и оторвись на всю катушку.

Глаза Гилби расширились от силы вот на столечко.

– Совет знатока, вне сомнения. Я поразмыслю над твоим предложением.

– Вспомни молодость, Манвил, иногда помогает.

– В молодости я служил в суде.

– Вот это новость! – Не завидую тем, кто был у него в подчинении: должно быть, он отправлял их в камеру за одну попытку улыбнуться.

– И потом, мистер Гаррет, что-то не припомню, чтобы я позволял себе критиковать ваш образ жизни.

– Уф! – Ишь как его перекосило! – Вас понял, мистер Гилби. Вы – редчайшее сокровище. Все прочие критикуют меня почем зря – и мой партнер, и домохозяин, и моя подружка, и мой лучший друг, и даже этот пернатый мешок с костями.

Попка-Дурак приподнял веко и изрек: «Аргх!» тоном, от которого заледенел бы даже хладный труп.

На мгновение мне почудилось, что Гилби улыбнется.

Он не улыбнулся, но я понял, как его достать. Брякнуть что-нибудь невпопад. Что-нибудь этакое, что в здравом уме и трезвой памяти и придумать-то невозможно.

– Значит, так. Тролль, огр и варвар заходят в таверну. За стойкой стоит слон. Он говорит: «Мы не обслуживаем…»

– Мыши – это не смешно.

– Ты слышал этот анекдот? – огорчился я.

– Я слышал их все. От Киттиджо. И чем бестолковее анекдот, тем для нее почему-то интереснее. А я вынужден слушать. Но оставим это. Я велел принести несколько ведер горячей воды. Они в твоем распоряжении.

– Могу я тебя кое о чем спросить, Гилби?

Он остановился и выжидательно посмотрел на меня: мол, что еще?

– Ты приятель Макса. Его помощник, которому он полностью доверяет. Правая рука. Но зачастую ведешь себя так, словно ты – какой-нибудь привратник. Почему?

– Мы то, что мы есть, Гаррет. Мыло, полотенце и чистая одежда внутри. Не забудь сполоснуть после себя, чтоб другие за тобой не мыли. Когда будешь готов, приходи к Максу в кабинет.

– Спасибо. В смысле, за заботу и за все остальное.

Я протиснулся в каморку, предназначенную, по всей видимости, для мытья обслуги. Пол железный, стены тоже. Скорее всего, тут и лошади мылись, не только люди.

На скамье у стены стояли три ведра с водой; там же лежало мыло, мочалка, полотенце и стопка одежды. В дальней стене имелся дверной проем, за которым находилась «купальня» – вся в железе, однако достаточно просторная. Пол наклонный, посредине сливное отверстие. Под потолком – диковинное сооружение: бочка с торчащими из нее свинцовыми трубами. Судя по всему, чтобы налить в бочку воду, нужно вскарабкаться по лесенке, которую я видел в раздевалке.

Похожую конструкцию мы соорудили на островах: бочек у нас было в достатке, а трубы сделали из бамбука.

Я наполнил бочку и принялся плескаться. Клянусь, так хорошо мне не было давным-давно.

Одежду мне приготовили вовсе не того сорта, какой предпочитают сыновья матушки Гаррет. По правде сказать, такая одежда им не по карману. И потом, лично я никогда в жизни не выбрал бы себе такой наряд: слишком уж все чопорно, скучно, темно – впору на похороны. Да еще жилет. Да еще брыжи. Не то чтоб пышные, не то чтоб вроде дотсовских. Но все равно…

Брыжи – это не для меня.

Стоило одеться, Попка-Дурак уселся мне на плечо и гнусно захихикал. На себя бы поглядел, тварь разноцветная!

От одежды пахло нафталином. Верно, она принадлежала кому-нибудь из сыновей Макса. Только не Таю: он будет пониже. Может, тому, кто не вернулся с войны, – не помню, как его звали.

Я нашел помазок и бритву, так что грех было не воспользоваться. Сам не знаю, почему я не перерезал заодно глотку попугаю. Момент был лучше не придумаешь: все под рукой, и никто не смотрит…

19

Старина Макс Вейдер ростом на волосок повыше пяти с половиной футов, но впечатление производит куда более внушительное. Лицо у него круглое, румяное, волосы светлые, коротко остриженные и, в большинстве своем, скопившиеся на висках и на затылке – наверно, от дождя и ветра спасались. Вот усы – дело другое: не усы, а усищи, густая копна седины с редкими упрямыми вкраплениями прежнего русого.

Улыбается Вейдер часто, но глаза у него при этом остаются холодными. Он из тех, кто на словах всегда рад тебя видеть, но стоит и в самом деле заявиться, как он тут же начинает просчитывать последствия.

Макс схватил меня, крепко пожал руку. Пальцы у него как сардельки: маленькие и пухлые.

– Наслышан о твоих подвигах, – ухмыльнулся он. Зубы у Макса замечательные, для его возраста. – Тай прислал Айка Хейма. Пока ты мылся, он нам все рассказал.

– Да какие там подвиги, – заскромничал я. – Мне просто повезло, что Тай с Лансом заглянули на конюшню.

– Почему?

– Что «почему»?