Жар твоих объятий (Отвергнутая)

— Мне нечего вам рассказывать, мадам. Поверьте.

— Я скажу вам то, чего вы больше ни от кого не услышите: если вы любите этого человека, то откройтесь ему. Моложе он не станет, но каждый мужчина — язычник он или нет — чувствует себя молодым, если сам о себе так думает.

К удивлению Хедды, лицо Филаделфии внезапно осунулось, а на глаза навернулись слезы.

— Вы ошибаетесь, мадам, — сказала она, — я не люблю его.

Хедда не произнесла ни единого слова, когда Филаделфия повернулась и вышла из комнаты. Если она сама еще не осознала, какое чувство питает к своему слуге, что толку говорить об этом. Однако ей жаль расставаться с девушкой, которая не знает, какая драма ждет ее впереди.

Хедда взяла бриллианты и приложила их к своей груди. Этот огромный дом снова станет пустым, и лишь маленькая старая женщина будет заполнять его пустоту.

Эдуардо устроился поудобнее на кожаном сиденье кареты, когда та выехала с каретного двора маленькой гостиницы, расположенной на расстоянии в полдня езды к северу от города. Вместо того чтобы выехать на главную дорогу, кучер направил лошадей вдоль лесной полосы, тянувшейся по берегу реки.

Слева за деревьями Эдуардо видел широкую ленту реки Гудзон, ярко сверкавшую в лучах полуденного солнца. В пятидесяти ярдах от берега медленно плыл парусник, подгоняемый легким ветром. Вид за окном привел Эдуардо в хорошее расположение духа. День для путешествия был отличным: теплый, но со свежим ветерком, солнечный, но не слепящий. Это был тот самый день, когда человек радуется простым удовольствиям, жизни и тому, что он не один.

— Куда мы едем?

Голос Филаделфии прервал его размышления, и он с улыбкой повернулся к ней.

— Горячие деньки в Саратоге начнутся только в августе, а пока, я думаю, мы можем насладиться отдыхом в долине Гудзон-Ривер и спланировать там наш новый маскарад. Я арендовал для нас дом.

— Мы будем там совсем одни?

Прежде чем ответить, Эдуардо поджал губы, стараясь скрыть удивление, затем весело заметил:

— А кого бы вам хотелось видеть, сеньорита?

— О! — только и могла произнести Филаделфия.

После нескольких минут напряженной тишины она осмелилась посмотреть на него и с радостью увидела, что он опять вернулся к созерцанию пейзажа за окном. Это дало ей возможность снова попытаться привыкнуть к изменениям в его наружности. Ее взгляд с любопытством задержался на его иссиня-черных волосах и выбритом подбородке цвета жженого сахара. Он улыбался чему-то, глядя вдаль, и она обратила внимание на его чувственные губы, которые не раз прижимались к ее губам.

Филаделфия покинула особняк Ормстед четырьмя часами раньше и согласно его инструкциям ехала в наемной карете одна, пока в полдень кучер не остановился у придорожной гостиницы, чтобы она перекусила. Когда, покончив с едой, она снова села в карету, то обнаружила, что продолжать путешествие будет уже не одна. Но на противоположном сиденье сидел уже не Акбар. Там был сеньор Таварес, одетый в дорожный костюм по последней европейской моде.

Его внезапное преображение нервировало ее. Она знала «Акбара» и доверяла ему. Означало ли это, что она знает и может доверять Эдуардо Таваресу? В этом она была совершенно не уверена. Он казался ей незнакомцем. Когда он повернулся и с улыбкой посмотрел на Филаделфию, она поспешила отвернуться.

Что-то изменилось. Эдуардо заметил это сразу, как только она села в карету, но не мог понять причины произошедших в ней изменений. Что происходит? Неужели она горюет из-за расставания с этим бледнолицым тупым Генри Уортоном?

Сам факт, что она страдает из-за другого, был невыносим. Каким надо быть мужчиной, чтобы испугаться слуги и не попрощаться с дамой, в которую влюблен? Уортон сразу же сдался и не сделал ни одной попытки увидеться с Филаделфией. Будь он на месте Уортона, то даже с полдюжины слуг не помешали бы ему встретиться с ней. Этот трус едва осмелился передать ей записку.

Филаделфия благополучно отделалась от Уортона, и, если она этого не поймет, ему придется вмешаться. Во всяком случае, на его стороне время и их совместный успех. Их первое предприятие оказалось весьма прибыльным.

— Вот ваша доля от продажи, — сказал Эдуардо. — Здесь свыше четырех тысяч долларов.

Филаделфия посмотрела на банковский чек, который он положил ей на колени.

— Мне он не нужен.

— Сеньорита, вы всегда говорите это, когда я предлагаю вам деньги.

Звук его голоса, вкрадчивого и не изменившегося после того, как он снял с себя маскировку, заставил ее вздрогнуть. В такие моменты, как сейчас, ей начинало казаться, что она его совершенно не знает.

— Я не могу принять деньги миссис Ормстед. Это все равно что украсть их у родственников.

— Взамен у нее осталось прекрасное колье, — напомнил он.

— И все же. — Филаделфия старалась говорить убедительно. — Если бы мы так не спешили покинуть город, то я сумела бы продать бриллианты кому-нибудь еще. Всего несколько дней, и я бы смогла пристроить их.

— Но у нас не было этих нескольких дней.

— Отчего же? Объясните, почему мы так поспешно уехали из города? Это из-за маркиза? Он грозился разоблачить нас?