Жара в Архангельске

Аня позвонила Хрому, объявила чрезвычайную ситуацию. Хром сказал, что будет через двадцать минут. Вещи свои Олива уже собрала, и уже одетая сидела возле чемоданов и ждала Аню, которая как назло долго копалась и выводила её этим из себя.

"Всё теперь кончено, всё, всё… – думала Олива, сидя у чемоданов, – Теперь куда?

В Москву? В Москву… Что я там забыла? Кто меня там ждёт? Никто… Вот тебе и вся любовь…" Салтыков же маялся в своей комнате. Ему было муторно на душе – он, конечно, ожидал такого результата, и даже хотел, чтобы Олива уехала и развязала ему руки – тогда он мог, наконец, вздохнуть с облегчением, позвать приятелей бухать или же забуриться к Ленке и снять у неё напряжение, но наряду с ощущением сваленной с плеч горы Салтыкова засосали под ложечкой муки наконец-то проснувшейся совести.

"Нехорошо получилось… – думал он, куря сигарету возле окна, – Нехорошо…" Он вышел из комнаты, послонялся по коридору и, тяжело вздохнув, направился в спальню девушек.

Аня, сидя на корточках, не спеша доставала из тумбочки свои тюбики и флаконы с гелями и кремами. Олива же сидела, ссутулившись, в шерстяном свитере и джинсах на краешке постели; у её ног лежал уже собранный синий матерчатый чемодан. Даже не оглянувшись на Салтыкова, она продолжала сидеть с сутулой спиной и, уронив голову на руки, тихо шмыгала носом.

Салтыков молча присел рядом с Оливой. Она не пошевелилась, только чаще зашмыгала носом и сильнее завздрагивала её спина. Эх, мелкий, мелкий, подумал Салтыков.

Где ты, та Олива, что была год назад, когда мы познакомились вживую – весёлая, задорная, симпатичная? Где ты, Олива, что распевала Майклу летом серенады во дворе, сидя на самой верхотуре детской лесенки во всём белом, смуглая, с копной чёрно-рыжих волос, смелая и отчаянная? Где ты, красивая стерва с чёртиками в глазах, за одну улыбку которой я готов был полцарства отдать с Кремлём впридачу, я, который ничего так не боится, как высоты, прыгал в Москву-реку с Каменного моста? Теперь перед ним сидело, сгорбившись, и плакало что-то сырое, жалкое и некрасивое. Салтыков, пытаясь возбудить в себе жалость к ней, погладил её по спине, откинул с её лица мокрые пряди волос, но не почувствовал ничего, кроме гадливости – ему были противны и эти скользкие пряди волос, перепачканные соплями, и эта сгорбленная спина, и это опухшее от слёз красное лицо с сопливым носом и безобразно кривящимся от рыданий мокрым ртом.

"В сущности, я ведь не люблю её!" – пронеслось в его голове.

Олива кожей почувствовала, что противна ему, что его жалость к ней ничего уже не изменит в их отношениях. Она сбросила с себя руку Салтыкова и ушла в другую комнату.

Раздался звонок в дверь. Олива кинулась открывать – на пороге стоял Хром Вайт.

– Что случилось, Оль?

После отношения Салтыкова, холодного и жестокого, полный сочувствия взгляд больших серых глаз Хром Вайта, такой незамысловатый, но полный искреннего участия и тепла вопрос "Что случилось, Оль?" защемил сердце Оливы. Она бросилась в объятия Хрома и, уткнувшись лицом в его грудь, зарыдала как ребёнок.

Салтыков молча принёс чемоданы и, отдав их Хрому, так же не говоря ни слова, закрыл за ними дверь. Хром Вайт взял чемоданы и вместе с Оливой и Аней спустился вниз на лифте.

Олива, не переставая громко рыдать на весь подъезд, даже не заметила, как вошли Кузька с Тассадаром. Столкнувшись в дверях с нагруженным чемоданами Хромом и обеими девушками парни недоуменно остановились.

– Девчонки?.. – растерянно спросил Кузька, – Что такое?.. Почему она плачет?

Хром, ты чего это чемоданы тащишь? Вас что, выгнали?..

– Почти, – невесело усмехнулась Аня, – Салтыков расторг помолвку и, грубо говоря, выставил её за дверь пинком под зад.

– Но за что?..

– А это уж ты у него спроси, за что.

Парни недоуменно переглянулись между собой.

– Слушай, Тасс, ты чё-нить понимаешь?

– Неа. А ты?

– И я нет…

Посовещавшись, парни решили подняться наверх, к Салтыкову. Аня и Олива остались ждать их в подъезде.

Салтыков открыл дверь, как ни в чём не бывало пропустил приятелей в прихожую.

Увидев вместе с ними Хром Вайта, даже не спросил его, где девчонки.

– Слушай, Салт, чё у вас с Оливой? – напрямки спросил Кузька.

– Она уехала в Москву, – ответил Салтыков сквозь зубы, – Кстати, Кузя, что там у нас насчёт движка для агтустуда, ты купил его или нет?

– Нет пока, не купил, – отвечал Кузька, – Ты лучше расскажи, что случилось.

Олива не уехала в Москву: она внизу стоит с чемоданами и ревёт в три ручья.

– Да блин, Кузя, я не хочу говорить об этом.

– Вы поругались что ли?

– Да не поругались, – поморщился Салтыков, – Просто она сама приняла решение уехать. Я не стал её останавливать – хочет, нехай едет в Москву.

– Аня вообще сказала, что ты её выгнал, – прибавил Тассадар.