Жара в Архангельске

— Ну, вот что, девушка. Ступайте-ка вы отсюда, — сказал он, выпроваживая её из квартиры, — И мой вам совет: не отирайтесь здесь. Иначе я вызову милицию.

И захлопнул дверь.

Глава 33

— Милицию, милицию!.. Все точно сговорились!

Олива, заплаканная, в расстёгнутой куртке и без шапки, вывалилась из подъезда. В подъезде она провела ночь, скорчившись, дремала на лестнице, пока утром её не выперла какая-то бабулька, пригрозив милицией.

Шли уже вторые сутки с тех пор, как пропал Салтыков. Вторые сутки у Оливы не было во рту маковой росинки; но, несмотря на это, ни о еде, ни о питье она не могла даже думать. Тело её не чувствовало уже ничего: ни голода, ни холода. Всё это было ничто в сравнении с болью терзаемой души, что точила и глодала её беспрестанно.

Она уже поняла, что Салтыков удрал от неё. Вот так взял и просто удрал без шума и пыли. Или, как говорят архангелогородцы, слился по тихой воде. Собрал утром по-тихому вещи, разорвал контракт с хозяйкой квартиры, забрал задаток — и поминай, как звали. Также умом она понимала, что искать его дальше смысла нет, и тем более, нет никакого смысла требовать от него объяснений. А зачем? Всё ведь и так предельно ясно.

Но смириться с этим Олива не могла. Это было слишком чудовищно, чтобы всё так оставить. Возвращаться в Москву, поджав хвост, признать своё полное фиаско… Нет, это было выше её сил.

Шатаясь, как пьяная, не видя ничего перед собой и почти ничего не соображая, она выгреблась на дорогу и почти сразу же налетела на какого-то прохожего.

— Смотреть, блин, надо! — выругался он.

Олива подняла на прохожего пьяные от муки глаза и не сразу узнала в высоком парне с капюшоном на голове одного из салтыковских приятелей — Кузьку.

— А, это ты… — узнав Оливу, пробормотал он.

Не останавливаясь, Кузька пошёл дальше к автобусной остановке. Он шёл так быстро, что Оливе, чтобы не отстать от него, приходилось бежать вприпрыжку.

— Ты представляешь, Салтыков смылся! Меня из квартиры выперли!

— Сочувствую, — сухо сказал Кузька, не глядя на неё.

— Может, хоть ты знаешь, где он прячется, зараза такая?

Кузька нахлобучил капюшон на лицо, спасаясь от ледяного ветра.

— Оль, не знаю. Спроси у Негодяева.

— Да я спрашивала, он сказал, не то в Питер он смылся, не то в Москву. А вот куда именно? И к кому?

— Оль, ну чё ты меня-то спрашиваешь? Он же мне не докладывал, — с досадой сказал Кузька, уже стоя на автобусной остановке, — Да и знал бы, не сказал. Потому как не моё это дело.

Олива недоуменно воззрилась на него.

— Так, я не понимаю! Ты, вообще, на чьей стороне? На моей или на его?

— Ни на чьей. Мне откровенно похуй. Плохо это или хорошо — своих проблем хватает...

— А-а… Вот ты, значит, как, — горько усмехнулась Олива, — Ну, теперь мне всё понятно...

— Что тебе понятно?! — неожиданно разозлился Кузька, — Да на мне, если хочешь знать, два кредита висят! На работу по специальности нигде не берут! Ну и что? Я же не плачу тут стою, не рыдаю! Не гружу всех своими проблемами! Всё, Оля, давай успокаивайся. А мне некогда тут с тобой лясы точить. Вон мой автобус идёт...

Автобус-пазик и правда подошёл к остановке, и Кузька, не оборачиваясь, поспешно запрыгнул в него. Олива бесцельно проводила автобус мутным взглядом своих каких-то разом выцветших глаз и, вздохнув, позвонила Гладиатору.

… Через час они уже сидели на скамейке в одном из унылых архангельских дворов. Пустынно было вокруг; лишь каркали на чёрных обледенелых сучьях дерев замёрзшие вороны да смотрел своими тёмными провалами пустых глазниц-окон старый обшарпанный блочный дом.

Гладиатор сидел, поставив у ног свою тяжёлую сумку и старался не смотреть на плачущую рядом с ним Оливу. Она же сидела, сгорбившись и, обхватив голову руками, раскачивалась, как маятник, взад-вперёд, взад-вперёд.

— Вот так вот, Слав. Всё ради него бросила, дом, институт, работу… А он… поимел и выбросил, как использованный презерватив...

— Оль, а на что ты надеялась? — всё так же, глядя в пространство и не прикасаясь к ней, отвечал Гладиатор, — Какой ты хотела получить результат? Рано или поздно это должно было произойти...

— Но я-то думала, что он меня любит! Если б я знала, что так будет...

— Да всё ты знала, Оль. И тебе много раз говорили.

— Что же мне теперь делать?

— Езжай в Москву. Восстанавливайся в институте. Устраивайся на работу.

Олива невесело усмехнулась.

— Как у тебя всё просто! А что я матери скажу? Что жених меня послал?

— Оль, а что бы ты хотела? У тебя есть другие варианты?

— Нету вариантов, — всхлипнула Олива, — Под поезд броситься — вот и весь мой вариант...

— Глупости не говори.

Олива молча вытерла глаза, сурово глядя вдаль. Она поняла только одно: поддержки ей ниоткуда не светит. Ниоткуда. И в этот самый момент она осознала, что нет смысла сидеть и плакать перед Гладиатором. Он помогать ей не будет, впрочем, как и все.

— Я на тренировку опаздываю, — произнёс он, заметно тяготясь её обществом.

— Иди, — равнодушно сказала Олива, — Я тебя не держу.

— Не грусти, Оливкин, — он потрепал её по плечу и встал.

Олива вдруг прыснула от смеха.

— Ты чего?