Жареные зеленые помидоры в кафе «Полустанок»

Наконец его попытки увенчались успехом. Культяшка заглянул в ящик, постоял молча и сказал:

— Иди сюда.

— Нет, я боюсь.

— Да иди же! Все равно ничего не видно, он под простыней.

Пегги подошла и опасливо взглянула на тело, оно действительно было закрыто.

Культяшка в приливе отчаянной храбрости бодро сказал:

— Придется тебе помочь мне. Отодвинь с его головы простыню, а я сделаю снимок.

— Ну уж нет, Культяшка, я не хочу на него смотреть.

Признаться, Культяшке и самому не очень-то хотелось смотреть на лицо мистера Пегого, но он решил заполучить фотографию во что бы то ни стало. И тогда Культяшка придумал, как сделать, чтобы им обоим не пришлось смотреть на покойника. Он протянул Пегги фотоаппарат.

— На, направь его на то место, где должна быть голова, и закрой глаза, а я сосчитаю до трех, сдерну простыню, ты щелкнешь, я снова его накрою, и ты ничего не увидишь. Ну давай, а! Пожалуйста! Грэди вот-вот вернется.

— Нет, я боюсь.

— Ну я очень тебя прошу. Ведь ты единственный человек в городе, кому я сказал.

Пегги сдалась:

— Ладно, только не вздумай трогать простыню, пока я не закрою глаза. Обещай мне это, Культяшка Тредгуд!

Культяшка поклялся бойскаутской клятвой.

— Ну, теперь давай действуй.

Пегги направила дрожащий в руках фотоаппарат на покрытую простыней голову.

— Ты готова?

— Да.

— Так. Теперь закрой глаза и на счет «три» нажимай кнопку и не смотри, пока я не разрешу.

Пегги зажмурилась. Культяшка тоже. Он осторожно приподнял простыню и сказал:

— Раз, два, три, давай!

Пегги щелкнула, но тут сзади подошел Грэди и со всей силы рявкнул:

— Это что же вы творите, мелюзга?

Оба подскочили, открыли глаза и уставились прямо в лицо мистеру Пегому, еще тепленькому после посещения Большой Желтой Мамы.

Пегги испустила вопль, уронила аппарат в гроб и бросилась в одну сторону, а Культяшка, визжа как девчонка, — в другую.

А мистер Пегий лежал очень спокойный, покрытый горелой корочкой, широко распахнув глаза и рот, и, останься у него на голове хоть один волосок, он наверняка стоял бы дыбом и указывал строго вверх, в небо.

Весь этот день Пегги пролежала в постели под грудой одеял, с неотступно маячившей перед глазами физиономией мистера Пегого, а Культяшка забился в стенной шкаф в своей комнате. Его била дрожь, и он был уверен, что до конца своих дней не сможет забыть это лицо.

Грэди зашел в кафе около шести вечера и принес фотоаппарат.

— Вы не поверите, — сказал он со смехом после того, как поведал об утренних приключениях, — но они сломали нос бедному покойнику!

Руфь была в ужасе. Смоки уставился на свою чашку с кофе, едва сдерживая смех, а Иджи, которая в тот момент готовила виноградный напиток для своего друга Осин Смита, ожидавшего у черного хода, так хохотала, что вылила на себя весь стакан.

Валдоста, штат Джорджия

30 сентября 1924 г.

В детстве Фрэнк Беннет обожал мать, и это вызывало отвращение у его отца. Отец, чем-то похожий на буйвола, любил развлекаться, сшибая Фрэнка со стула или пиная с таким расчетом, чтобы тот пересчитал головой ступени. Мать была для мальчика единственным источником теплоты и нежности, и он любил ее всем сердцем.

Однажды он пораньше вернулся из школы, сказавшись больным, и увидел мать и брата своего отца на кухонном полу. За пять секунд вся его любовь обернулась ненавистью. Он закричал и выбежал из дому. И эти пять секунд врезались в его память на всю жизнь.

В тридцать четыре Фрэнк был тщеславным и пустым человеком. Его черные ботинки, начищенные самым лучшим кремом, всегда сверкали, волосы были аккуратно причесаны, одежда выглядела безукоризненно, и был он одним из тех немногих представителей мужского пола, кто каждую неделю делает маникюр в парикмахерской.

Он, можно сказать, был денди, черноволосым красавцем с серо-голубыми глазами, и хотя один был стеклянный, второй излучал такой холод, что отличить настоящий от искусственного было почти невозможно.

Но главное, этот человек всегда получал то, что хотел, а хотел он Руфь Джемисон. Он перепробовал уже почти всех доступных девушек в округе, включая и даже предпочитая негритянок, которых брал силой, пока их держали его дружки. Овладев девушкой, он терял к ней всякий интерес. Одна блондинка, которая теперь жила где-то на городской окраине, родила девочку, как две капли воды похожую на Фрэнка, но, после того как он подбил женщине глаз и угрожал ребенку, она перестала предъявлять ему какие-либо претензии. Понятное дело, его не интересовали использованные женщины. Особенно если ими пользовался он сам.

Однако в городе его знали как простого, доброго парня, и он решил, что ему необходим сын, чтобы было кому носить фамилию Беннет — фамилию, которая никому ничего не говорила, кроме того, что ее владельцу принадлежит большое поместье к югу от города.

Руфь была молода, красива, разумеется, невинна, и ей с матерью нужно было как-то жить. Что могло быть лучше? Руфь была польщена — а как же иначе! Разве он не был одним из самых подходящих кандидатов на роль мужа? Разве не ухаживал за ней как истинный джентльмен, очаровав ее мать?