Жареные зеленые помидоры в кафе «Полустанок»

Культяшка осторожно, как священную реликвию, положил банку на то же место.

— Вот здорово!

Первый в жизни снег, а теперь вот банка, которую, возможно, сбросил сам Железнодорожный Билл. Не слишком ли много для одного дня? Они пошли дальше, и через несколько минут Культяпка сказал:

— Наверно, этот Железнодорожный Билл — самый смелый человек на свете, как думаете, тетя Иджи?

— Конечно, смелый.

— Но разве не самый-самый из всех, кого вы знаете?

Иджи подумала.

— Я бы не сказала, что самый-самый. Он смелый, это верно, но не самый.

Культяшка даже остановился.

— Да кто же может быть смелее Железнодорожного Билла?

— Большой Джордж.

— Наш Большой Джордж?

— Ага.

— А что он такого сделал смелого?

— Начнем с того, что меня с тобой сейчас бы не было, если б не он.

— Вы имеете в виду — сегодня?

— Нет, я имею в виду вообще. Меня бы сожрали свиньи.

— Да вы что!

— Да, сэр. Мне было года два, может, три, мы с Бадди и Джулианом болтались около загона со свиньями, и я свалилась прямо в корыто.

— Неужели правда?

— Ну да. Свиньи побежали прямо ко мне, а ты знаешь, они едят все подряд… Сколько угодно случаев, когда они пожирали детей.

— Правда?

— Конечно. В общем, я вылезла из корыта и бросилась бежать, но упала. Они меня почти догнали, как вдруг Большой Джордж прыгнул в загон и стал их расшвыривать. А свиньи были здоровенные, весом фунтов в триста каждая. Он хватал их и бросал на другой конец загона, как мешки с картошкой, и не подпускал ко мне, пока Бадди не пролез под оградой и не вытащил меня из загона.

— Правда?

— Правда. Ты видел, какие у Большого Джорджа шрамы на руке?

— Да.

— Это его тогда свиньи поранили. Но Большой Джордж ни слова папе не сказал — он понимал, отец убил бы Бадди за то, что тот водил меня к загону.

— Я этого не знал.

— Ну откуда ж тебе было знать!

— Ничего себе! А кто ещё самый смелый? Может, дядя Джулиан? Он на прошлой неделе подстрелил оленя с большими рогами. Для этого надо быть очень смелым.

— Ну, смелость смелости рознь, — сказала Иджи. — Чтобы убить беззащитное животное из ружья двадцатого калибра, большой храбрости не требуется.

— А тогда кто ещё смелый, кроме Большого Джорджа?

— Дай сообразить. — Иджи задумалась. — Кроме Большого Джорджа я бы назвала твою маму.

— Маму?

— Да, твою маму.

— Нет, я не верю. Почему? Она же всего боится, даже крошечного клопа. Что она такого храброго сделала?

— Кое-что сделала. Однажды она кое-что сделала.

— Что же?

— Не важно. Ты спросил, я ответила. Твоя мама и Большой Джордж — двое самых смелых людей из тех, кого я знаю.

— Правда?

— Честное слово.

Культяшка был потрясен.

— Это ж надо!

— Вот так-то. И я хочу, чтобы ты ещё кое-что запомнил. Человек — самое загадочное существо на земле и самое замечательное. Никогда не забывай этого. Слышишь?

Культяшка посмотрел на неё и твердо сказал:

— Да, мэм. Не забуду.

Они пошли дальше вдоль рельсов, а ярко-красный кардинал, сорвавшись с покрытого снегом дерева, взмыл вверх над белым горизонтом.

ПРИЮТ ДЛЯ ПРЕСТАРЕЛЫХ «РОЗОВАЯ ТЕРРАСА»

Старое шоссе Монтгомери, Бирмингем, штат Алабама

9 марта 1986 г.

Раньше в такие бесконечно долгие черные ночи Эвелин часто просыпалась в холодном поту и боролась с кошмарами: её преследовали видения смерти, трубок, ведущих к аппаратам в отделении реанимации, растущих в теле опухолей. Ей хотелось закричать, позвать на помощь Эда, который безмятежно спал рядом. Но она не кричала, а продолжала до утра лежать на дне пропасти, во тьме собственного ада.

Теперь, чтобы изгнать из мыслей холодное дуло и медленно спускаемый крючок, она закрывала глаза и заставляла себя услышать голос миссис Тредгуд, а если глубоко вздохнуть и сосредоточиться, то ей удавалось очутиться в Полустанке. Она шла по улице, заходила в салон красоты миссис Опал и почти ощущала, как ей моют волосы теплой водой, потом прохладной, потом холодной. После укладки она шла на почту навестить Дот Уимс, затем в кафе, к людям, которых так явственно себе представляла: к Культяшке, Руфи, Иджи. Она заказывала завтрак, а Уилбур Уимс и Грэди Килгор приглашали её за свой столик. Ей улыбались Сипси и Онзелла, а с кухни доносились звуки радио. Все спрашивали, как она поживает, и солнце всегда светило в окна, и всегда наступало завтра… Потом она все глубже и глубже погружалась в сон и все меньше думала о пистолетах.

Проснувшись сегодня утром, Эвелин поняла, что с нетерпением ждет поездки в приют. Как ни крути, но рассказы о кафе и Полустанке стали для неё куда большей реальностью, чем её нынешняя жизнь с Эдом в Бирмингеме.

Как всегда, её новая приятельница была в прекрасном настроении и искренне обрадовалась шоколадке «Херши» без миндаля, которую ей привезла Эвелин. Съев почти половину, миссис Тредгуд заговорила:

— Господи, хотела бы я знать, что стало со Смоки Одиночкой? И где он теперь, может, умер? Наверно, умер.