Жареные зеленые помидоры в кафе «Полустанок»

Около неё сидела девушка в потрясающем наряде. Такие Эвелин видела только в журналах. В этом светло-сером шелковом платье, в туфлях и с сумочкой из змеиной кожи она вполне могла бы работать моделью, демонстрировать высокую моду где-нибудь в Нью-Йорке. Осмотревшись, Эвелин поняла, что никогда раньше не видела столько красиво одетых людей в одном месте. Мужчин ей трудно было оценить — по её мнению, они носили слишком облегающие брюки, — поэтому она принялась разглядывать женщин.

Вообще-то ей всегда нравилась их сила и способность к состраданию. Она удивлялась тому, с какой любовью и заботой относятся они к белым детям, как нежно и терпеливо ухаживают за белыми стариками и старухами. Она, наверно, так не смогла бы.

Эвелин смотрела, как они здороваются, с какой замечательной простотой общаются друг с другом, с какой естественной грацией двигаются, — даже толстушки.

Она не хотела бы испытать на себе их гнев, но с удовольствием посмотрела бы на того, кто осмелится назвать кого-нибудь из них толстой коровой.

Оказывается, она видела негров всю свою жизнь и никогда по-настоящему не могла их разглядеть. Эти женщины были красивы — худенькие коричневые девочки со скулами, как у египетских богинь, и крупные роскошные женщины с пышной грудью.

Разве можно представить, что когда-то эти люди из кожи вон лезли, чтобы стать похожими на белых! Да они в могилах должны хохотать, глядя на нынешних белых юнцов, выходцев из среднего класса, которые надрываются на эстраде, стараясь подражать черным певцам, и на белых девушек с высокими прическами в африканском стиле. Выходит, они поменялись ролями…

Эвелин начала понемногу приходить в себя. Ей почему-то казалось, что эта церковь изнутри сильно отличается от обычной, но, оглядевшись, она убедилась, что церковь похожа на дюжину других в Бирмингеме, куда ходят белые. Неожиданно, без всякого вступления, орган разразился аккордом, и 250 хористов, облаченных в ярко-красные и темно-бордовые одеяния, запели с такой силой, что её чуть не смело со скамьи:

О, счастлив я,
Как счастлив я,
Иисус грехи мои простил,
Вернул мне радость бытия,
Словам молитвы научил…
О, счастлив я,
Как счастлив я,
Иисус грехи мои простил,
О, радость, радость бытия…

Когда они сели, преподобный Портер, мужчина огромного роста, чей голос был хорошо слышен в каждом уголке церкви, поднялся со стула и начал проповедь, которая называлась «Радость любви к Господу». Он говорил только об этом и больше ни о чем. Эвелин почувствовала, как любовь переполняет церковь. Во время проповеди он откидывал массивную голову, смеялся и плакал от счастья. И вместе с ним смеялись и плакали прихожане, смеялся и плакал орган.

Она ошибалась: эта церковь была совсем не похожа на церковь для белых, а слова священника сильно отличались от сухих, безжизненных проповедей, к которым она привыкла.

Его истовая любовь к Богу полыхала, словно бушующее пламя, находя отклик в сердце каждого прихожанина. Страстно и убедительно говорил он, что Бог — это не возмездие, но сама доброта, и любовь, и прощение, и радость. Он пел, пританцовывал, расхаживал по залу. Пот струился по его сияющему лицу, и время от времени он утирал лоб белым платком, который держал в правой руке. Он пел, а собравшиеся вторили ему:

— И не будет у вас радости, пока не полюбите ближнего своего…

— Не будет…

— Возлюбите врагов своих…

— Возлюбим…

— Избавьтесь от старых обид…

— Избавимся…

— Гоните от себя этого дьявола — зависть…

— Изгоним…

— Бог прощает…

— Да, Он прощает…

— Почему же вы не можете простить?

— Воистину, почему же…

— Человеку свойственно ошибаться, а Господу — прощать…

— Прощать…

— Не будет воскресения тем, кто поражен грехом…

— Не будет…

— Но Господь может протянуть руку, чтобы мы поднялись…

— Может…

— Господь добр…

— Добр…

— О, как добр наш Господь…

— Как добр…

— Какого друга обрели мы в Иисусе…

— Какого друга…

— Благодарим Тебя, Иисус! Благодарим Тебя, Иисус! Всемилостивый и всемогущий Господь наш! Этим утром мы славим имя Твое и благодарим Тебя! Аллилуйя, Иисус! Аллилуйя!

Когда он закончил, вся церковь взорвалась возгласами «Аминь!» и «Аллилуйя!», и снова вступила хор, и трепет охватил души…

— Омылись ли кровью вы? Очищающей душу кровью Агнца Божьего? Скажите мне, возлюбленные чада Господни, омылись ли вы кровью…

Эвелин никогда не отличалась особой религиозностью, но сегодня какая-то сила подняла её и вознесла над страхом, который камнем тянул её вниз. Она ощутила, как сердце её открылось и наполнилось чистой радостью жизни.

Она подошла к алтарю, и белый Иисус, измученный, исхудалый, в терновом венце, взглянул на неё с креста и сказал:

— Прости их, дитя мое, ибо не ведают, что творят…

Миссис Тредгуд оказалась права. Эвелин принесла свои беды к Господу, и он снял бремя с её души.

Она глубоко вздохнула, и тяжкий груз обиды и ненависти вышел из неё вместе с дыханием, унося с собой Тованду. Отныне она свободна!