Жаркие ночи в Майами

Криста так и поступила. Глаза всех четырех мальчиков были прикованы к ней. У нее образовалась аудитория, причем очень внимательная. Может быть, когда вырастет, ей стоит стать хирургом?

Это будет ее первая операция.

— Я не должна была дуть на нее. Могли попасть микробы.

Криста уже вошла в роль врача.

— Ну, давай, Криста. Папа готовит сосиски около бассейна. Они уже сто лет как готовы.

Патрик был голоден.

— Ладно-ладно.

Криста глубоко вздохнула и воткнула иголку в подошву своей маленькой сестры там, где виднелась заноза.

— Ой! — завопила Мэри.

Для семилетней девочки всего этого оказалось слишком много: возбуждение, боль, то, что она оказалась в центре внимания, мысль о том, что ей не достанется хот-дог. Она расплакалась.

— Прекрати! — резко сказала Криста. — Прекрати, Мэри!

— Кеннеди не плачут, — заявил Патрик.

Криста обернулась к нему. Только ей было позволено критиковать свою семью, но больше никому!

— Моя сестра не Кеннеди. Она — Кенвуд, а Кенвудам плакать можно! — отрезала она.

Кенвудам плакать можно… Кенвудам плакать можно… Прошло столько лет, а Криста помнит, как она злилась, говоря это. Потому что, конечно, Кенвуды, как и Кеннеди, не имели права плакать. Таков был закон, установленный родителями, и в нем сконцентрировалось все, что было неправильным в ее детстве. Мать и отец Кристы никогда не признавали истину, которую она с тех пор осознала, а именно — когда подавляешь эмоции, они вовсе не исчезают. Они живут внутри, булькают в глубине и проявляются рябью на поверхности. Эти эмоции болезненны, как заноза в ножке ее маленькой сестры, и они заставляли Кристу быть жестокой, когда она должна была быть доброй и ласковой. Бедная, бедная Мэри! Если бы только Криста могла сейчас обнять ее! Если бы каким-то чудом Мэри оказалась сейчас рядом с Кристой, задавая вопросы, требуя внимания от старшей сестры, которую обожала. Самая милая из маленьких сестер в мире прожила ровно столько, чтобы увидеть еще четыре лета.

Криста пыталась отогнать от себя воспоминания, из этого у нее ничего не получилось.

Полицейская машина завывала на дороге, огибая растущее посередине дерево и выбрасывая из-под колес гравий. Криста услышала ее приближение еще за милю и лениво прикинула, у кого из соседей случился сердечный приступ. Она остановилась в дверях, наблюдая за вспыхивающими синими огнями, приготовившись сказать, что они ошиблись домом. Полицейский выскочил из машины, оставив дверцу открытой, и, пока он шел по направлению к Кристе, она уже поняла, что он приехал по правильному адресу. Он был бледен, и хотя еще не заговорил, по его хмурому лицу было видно, что он нервничает, подыскивая нужные слова.

— Что случилось?

— Мисс Кенвуд?

Он явно тянул время. Полицейский прекрасно знал, кто она. Он всегда завтракал у Грина. Криста почувствовала себя так, словно холодные пальцы дотронулись до ее тела, внутри все оборвалось. Она шагнула навстречу полицейскому.

— Произошел несчастный случай. Ваши родные…

— Они не пострадали? Они живы? — закричала Криста.

Ее мама, отец… Мэри. Они поехали в гости, а Криста осталась дома, потому что у хозяев не было детей ее возраста.

— Случилась беда, — сказал полицейский. — Ваши родители оба погибли. Ваша сестра сидела на заднем сиденье. Она еще жива. И зовет вас. Я отвезу вас туда. Нам надо поторопиться.

— О Боже… О Боже!

Криста бросилась к машине, обхватив голову руками. Потрясение почему-то заглушило всякие чувства к родителям. Но Мэри, маленькая Мэри, которая жива и зовет ее!

Они мчались по бульвару Норт-Оушен, сирена громко завывала.

— Она в порядке? — Кристе казалось, будто ее голос доносился откуда-то издалека.

Полицейский с мрачным лицом смотрел на дорогу.

— «Скорая помощь» уже выехала туда, — только и сказал он.

Солнце спокойно отражалось в гладкой поверхности моря слева от них. Через минуту они будут там.

— Боюсь, что там много крови, — нарушил молчание полицейский.

Тормоза взвизгнули, когда он остановил машину рядом с полицейской машиной, перекрывавшей дорогу. Микроавтобус стоял боком, его перед и одна сторона смяты серебряным «Мерседесом», который вонзился в микроавтобус подобно копью. Две тряпичные куклы сидели на переднем сиденье, как два манекена в телевизионной рекламе ремней безопасности. Разница была только в том, что они были покрыты кровью. Криста прижала руку ко рту. Другой полицейский открыл перед Кристой дверь машины.

— Вылезайте, — сказал он, протягивая руку, чтобы помочь ей.

Криста, шатаясь, выбралась из машины. В голове у нее все помутилось, но она знала, что должна держаться мужественно. Потом она услышала:

— О-о-о! Мне больно!

Это рыдал ребенок. Это кричала Мэри, кричала откуда-то из глубины «Мерседеса», который превратился в гроб. И тогда Криста, оттолкнув протянутую ей руку, метнулась к дыре, которая раньше была окном, и встала на цыпочки.

— Мэри, о Мэри, девочка моя, дорогая, это я! — рыдала Криста, слезы застилали ей глаза, а страх сотрясал все ее существо.

— Криста? Криста! О Криста, мои ноги!